Графиня Кейт - Шарлотта Мэри Янг

Что же увидела Кейт? Бедную Елену в слезах и старого арфиста, который ласково утешал ее, старательно выговаривая английские слова:

— Миледи, вы не следовать плакать, мой дорогой девочка…

Изумленная Кейт принялась расспрашивать, в чем дело. Сильвии-Джоанне не хотелось, чтобы ее называли Еленой!.. К тому же она полагала, что отправлять ее в изгнание жестоко, а просто так раскачиваться на берегу считала и вовсе неприличным…

— Ну хорошо, — сказала Кейт серьезно, — давайте играть во что-нибудь другое.

— Давайте, только в какую-нибудь хорошую игру.

— А что вы называете хорошей игрой?

— С Элис мы часто катаем серсо[17]!

— Это скучно! Придумайте что-нибудь другое!

— А еще мы играем в мячик. Жаль, что у нас его здесь нет!

— Почему же нет?

Кейт вынула из кармана батистовый носовой платочек, положила в него пучок водорослей и принялась перевязывать длинной морской травой.

— Это вовсе не трава, а старый шнурок от корсета, который бросила русалка, — заявила она. — Наверное, она оторвала его, рассердившись на свою бабушку, которая заставляла ее всегда приносить на хвосте много раковин от устриц…

— Русалок не бывает! — сказала Сильвия-Джоанна, серьезно глядя на свою новую подругу.

Совсем не этого ожидала Кейт от знакомства с Сильвией-Джоанной. Эта девочка нисколько не была похожа на свою кузину из Олдбороу и ничем не напоминала Аделаиду и Грейс Лапоэр.

Впрочем, видясь друг с другом каждый день, девочки сошлись ближе и подружились. Опасности, что Кейт увлечет новую знакомую своей резвостью и бесшабашностью, не было. Сильвия-Джоанна берегла свои платья и вечно боялась их замарать. Любимейшим ее занятием было рассматривать наряды, когда она гуляла на публике возле кресла Элис.

Она ужасно гордилась тем, что маленькая графиня играет только с ней одной, хоть ей и доставалось от Кейт немало мучений: подруга заставляла ее бегать наперегонки, оглушала громкими рассказами о различных вещах, вычитанных в книгах, тащила в сосновый лес, где так легко разорвать платье, приглашала рыться с ней в мокром песке…

Кейт привязалась к Сильвии-Джоанне и стремилась к ней при всяком удобном случае как к единственному созданию, с которым ей было позволено играть и болтать. Впрочем, оказалось, что бедная больная Элис для разговоров и для сидячих игр подходила куда больше, чем ее сестра. С Элис, очень много читавшей, Кейт было о чем поговорить, в особенности, когда она своей веселостью выводила больную из состояния обычной меланхолии. Преодолев некоторую боязнь сблизиться с ребенком, до такой степени на нее непохожим, юная графиня начала понимать всю доброту, кротость и терпение Элис. Вскоре Кейт перестала бегать по пляжу, пока больную не увозили домой, а все свое свободное время использовала для рисования картинок, которые потом, сопровождая разными историями, объясняла обеим сестрам, сидя с ними в сосновой роще. Забава эта продолжалась до конца пребывания их в Борнмуте.

Когда вечера сделались длиннее, Кейт успевала приготовить четыре-пять картинок в день. Они представляли похождения одной очень милой маленькой девочки Гильды, родители которой погибли при крушении поезда на железной дороге (картинка, изображавшая этот случай, была вся испещрена красными и желтыми пятнами, которые должны были означать кровь и огонь). Милая девочка совершала разные похвальные поступки: занималась воспитанием братьев и сестер, сама учила их, содержала в порядке дом.

Сильвия-Джоанна надеялась, что прекрасная Тильда в награду за примерное поведение получит титул графини.

— Это может случиться только в том случае, если все ее братья будут убиты, — возразила Кейт.

— Да ведь это просто сказка, — отмахнулась Сильвия-Джоанна, — а в сказке все можно устроить по-своему!

— Во всякой игре должна быть правда! — не сдавалась Кейт.

Сильвия-Джоанна продолжала настаивать, и тогда Кейт в сердцах выпалила:

— Да никогда в жизни я не пожелаю Гильде такой пакости!

Элис и Сильвия-Джоанна были совершенно поражены таким неприличным словом!

Время, проведенное у моря, было счастливым для Кейт, если не считать нескольких неприятных моментов, которые так или иначе были связаны с Сильвией-Джоанной.

Новая подруга Кейт принадлежала к числу тех детей, которые никак не могут обойтись без того, чтобы не целовать постоянно своих друзей, называя то «душечкой», то «голубушкой». Миссис Вардур понимала, что эти постоянные ласки навязчивы и неприличны и что леди Барбаре не понравится, если Сильвия-Джоанна по привычке будет вешаться на шею маленькой графине. Поэтому она запретила дочери все эти излияния любви, разрешив только один поцелуй при встрече и один при прощании.

Сильвии это было неприятно, и она, нарушая приказ матери, то и дело обвивала руками талию Кейт. Юная графиня сначала противилась этому, такое непослушание казалось ей невозможным. Но мало-помалу Кейт поддалась Сильвии-Джоанне и позволяла ей целовать себя, хоть страх быть пойманной и не оставлял ее.

То же самое было и с обращением. Сильвия-Джоанна называла Кейт разными ласкательными именами: «душечкой», «кошечкой», но никогда не «графиней». Кейт была вынуждена сообщить ей, что тетка Барбара не терпит фамильярности и поэтому подруга не должна называть ее просто Кэтрин или Кейт. Сильвия-Джоанна сначала расплакалась от обиды, но на следующий день повеселела и объявила, что отныне она будет звать дорогую леди Кергвент просто К., так как К есть первая буква ее имени и фамилии.

Кейт не оценила выдумки подруги. Все внутри ее возмутилось, и она сообщила Сильвии-Джоанне, что такое название еще больше не понравится теткам и она вынуждена от него отказаться.

Впрочем, сказать-то она так сказала, но когда подруга устремила на нее свои полные упреков и слез глаза, Кейт показалось до того приятным быть так сильно любимой, что она разрешила Сильвии называть ее К.

Никто никогда не узнал ни об этих, ни о некоторых других незначительных непослушаниях, к которым Сильвия-Джоанна как бы подтолкнула Кейт. Жозефина, надзиравшая за девочками, не находила в подобного рода непослушании ничего дурного, а кроме нее некому было наставить подруг на путь истинный. Тетки юной графини не могли и предположить, что кроткая милая Сильвия-Джоанна заставит их племянницу уклониться от привычки говорить чистую правду — привычки, которая была лучшей чертой характера Кейт.

Миссис Лейси должна была приехать к своей ученице в Борнмут через шесть недель, однако по прошествии этого времени от нее пришло письмо, в котором гувернантка просила отсрочки на пятнадцать дней из-за болезни. Леди Барбара ответила, что все идет так благополучно, что миссис Лейси может не беспокоиться до их возвращения в Лондон, то есть до первого октября.