Голливудский участок - Джозеф Уэмбо

В тот вечер, когда Капитан Сильвер пел о двух выстрелах счастья, произошла еще одна перестрелка — на этот раз в Голливудском участке, — которая должна была стать причиной печали для двух участвовавших в ней полицейских.

Машина «6-А-65» ночной смены получила вызов по коду-3 и помчалась в сторону улицы в западной части Голливуда — района, из которого нечасто поступали такие вызовы. Половина машин третьей смены направилась туда же, услышав слова диспетчера о «вооруженном мужчине».

Получившая вызов машина, включив проблесковые маячки и сирену, примчалась на место происшествия на несколько секунд раньше остальных, но прежде чем офицеры «6-А-65» успели открыть дверцы автомобиля, рядом с визгом затормозили два экипажа третьей смены. Одну из машин третьей смены вела Мэг Такара. Ее напарник, Бенни Брюстер, выскочил с пушкой наготове, и тут же прибыл еще один экипаж ночной смены. Восемь копов — четыре с ружьями — приблизились к дому, из которого поступил вызов. Свет на крыльце был выключен, а сама улица была достаточно темной. Полицейские даже не успели принять решение, что делать дальше. Входная дверь дома распахнулась, и прибывшие на место преступления копы не поверили своим глазам.

На крыльцо вышел тридцативосьмилетний мужчина, впоследствии опознанный как хозяин дома Роланд Таркингтон. Позднее стало известно, что его отец был владельцем крупных коммерческих фирм в Голливуде, но потерял все в результате неудачных инвестиций, оставив единственному наследнику, Роланду, дом и деньги, достаточные лишь для нищенского существования. Роланд держал в одной руке какой-то документ, другую прятал за спину.

Освещаемый восьмью фонариками и прожектором, направленным на него с ближайшего патрульного автомобиля, Роланд не говорил ни слова, а только поднимал вверх лист бумаги, словно это был белый флаг капитуляции. Он с трудом спустился по ступеням крыльца и направился к копам.

Полицейских поразили размеры Роланда Таркингтона. На следующий день на вскрытии было установлено, что его рост составлял один метр семьдесят сантиметров. В отчете был указан и вес — двести сорок пять килограммов. Роланд Таркингтон отбрасывал на крыльцо огромную тень.

Бенни Брюстер закричал:

— Подними вторую руку!

Его поддержал нестройный хор голосов:

— Покажи нам другую руку!

— Обе руки вверх, черт тебя побери!

— Выйди на тротуар!

— Следи за той рукой! Следи за его чертовой рукой!

Стажер из ночной смены оставил своего наставника и прокрался по подъездной аллее метров на десять вперед. Тучный мужчина остановился, все еще размахивая белым листом бумаги. Стажер заглянул за спину Роланда Таркингтона и закричал:

— У него пистолет!

И тут, словно по команде режиссера, закончился очередной голливудский спектакль: Роланд Таркингтон показал, что прятал за спиной, неожиданно нацелив девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет на ближайшего полицейского.

Немедленно раздались два ружейных выстрела — это стреляли два копа из ночной смены — и пять пистолетных, сделанных остальными полицейскими. Роланда Таркингтона озарили оранжевые вспышки, он поднялся на носки и упал на землю, где умер буквально через секунду, потому что его сердце было прошито несколькими пулями. Еще пять пуль пролетели мимо, попав в стену дома, когда Роланд Таркингтон уже упал.

Из домов начали выскакивать соседи, кто-то кричал, две женщины на другой стороне улицы причитали и плакали. Пророк, прибывший как раз в тот момент, когда ночь разорвали выстрелы, поднял забрызганный кровью листок бумаги, лежавший на траве рядом с мертвым телом. Оружие Роланда Таркингтона оказалось водяным пистолетом, достаточно точной копией боевого.

Коп, стрелявший из ружья, спросил:

— Что там говорится, сержант?

Пророк громко прочитал:

— «Приношу свои искренние извинения благородным полицейским Управления полиции Лос-Анджелеса. Это был единственный способ, на который у меня хватило смелости, чтобы покончить с нищенской жизнью. Прошу кремировать мои останки. Не хочу, чтобы мое тело несли на семейную могилу на кладбище Форест-Лон. Благодарю вас. Роланд Дж. Таркингтон».

Никто из третьей смены не стрелял, потому что находился позади копов из ночной смены, и Мэг сказала Бенни:

— Пошли отсюда, напарник. Это дело пахнет дерьмом.

Когда Мэг в машине крепила в замок ружье, она услышала слова двух копов, разговаривавших с Пророком.

Один кричал:

— Черт его побери! Черт побери этого ублюдка! Лучше бы он отравился.

Пророк ответил:

— Забирайся в машину и отправляйся в участок, сынок. Скоро приедут дознаватели.

Другой полицейский сказал Пророку:

— Я ведь не палач! Почему он так поступил со мной? Почему?

Последним высказался ночной детектив Гилфорд, Жалостливый Чарли, который появился, когда полицейские автомобили уже разъезжались. «Скорая помощь» припарковалась во втором ряду. Над горой окровавленной плоти, бывшей при жизни Роландом Таркингтоном, стоял фельдшер и радовался, что труп заберет коронер.

Жалостливый Чарли поднял водяной пистолет, нажал на спуск, а когда вода не брызнула, сказал:

— Черт возьми, он даже не заряжен. — Потом посветил на развороченную выстрелами грудь и добавил: — Это можно назвать концом еще одной голливудской мелодрамы, ранящей прямо в сердце.

В пятницу вечером толпы народа собрались на Голливудском бульваре на очередную нескончаемую церемонию прохождения звезд по красному ковру — на этот раз в «Кодак-центре». На этих сборищах знаменитости обмениваются объятиями и поцелуями, прежде чем вернуться к повседневному злословию и бесконечной черной зависти, когда коллега получал роль, которая, по мнению негодующего, принадлежала только ему. Каждый повторял про себя тайную молитву шоу-бизнеса: «Господи, подари мне успех, а остальным… позор».

В вечерней смене не хватало людей. Фаусто взял отгулы, Бенни Брюстер тоже. Баджи Полк посмотрела на Пророка, работавшего за своим письменным столом, на нашивки на его левом рукаве до самого плеча, и к ней вернулась уверенность. Этот рукав был отражением не только его любимого дела, но и всей жизни. Сорок шесть лет — девять нашивок. Разве можно не уважать такого человека? Пророк говорил, что собирается побить рекорд детектива из отдела по ограблениям и убийствам, который вышел на пенсию в феврале, отслужив пятьдесят лет. Но иногда он выглядел уставшим и старым, как сейчас.

Пророку в августе исполнится шестьдесят девять, годы службы в Управлении полиции Лос-Анджелеса избороздили морщинами его лоб и кожу вокруг глаз. Он служил под началом семи начальников. Видел, как приходят, уходят и умирают шефы полиции и мэры. Но в те славные дни Управления полиции Лос-Анджелеса он не мог представить, что когда-нибудь ему придется соблюдать федеральное декретное соглашение, душившее управление полиции, которое он обожал. Профилактика преступлений уступила место параноидальным подозрениям в отношении полиции, и Пророк переживал из-за этого больше, чем кто-либо еще. Баджи смотрела, как он откупорил бутылочку антацидного средства и сделал большой глоток.