Кристина - Кэтрин Куксон

— Почему? — обиженно поинтересовался он.

— Перестань спрашивать почему. Ты понимаешь, что не должен…

— Вообще что в этом плохого? — перебил он. — Я просто хочу поговорить с тобой.

— О чем? — в моем голосе звучало такое же отчаяние, какое я ощущала и внутри.

— О, о многом. Я не могу говорить с кем-то другим, а сейчас могу с тобой. Обо всем — о нас, например, да, о нас, и… и о Боге… о человеке, о мире, дьяволе и плоти.

Я поняла, что последнюю фразу он взял из воскресной Проповеди отца Говарда, но когда он сказал «плоть», его руки потянулись ко мне, а шепот перешел в дрожащий стон.

— Подвинься и позволь мне сесть рядом, просто на одеяло… на одеяло.

— Нет, нет! — я прижалась к стене, потом вскочила на ноги, держа перед собой стеганое одеяло.

— Уходи, Ронни, — выдохнула я. — Иначе я позову мать.

Он медленно встал с корточек, протянул ко мне руки и начал умоляющим тоном объяснять:

— Кристина… Кристина, честное слово, я не хотел ничего плохого. Просто посидеть рядом с тобой. Честно.

— Уходи. Давай… убирайся!

— Ты должна верить мне. Послушай, я никогда больше даже не прикоснусь к тебе. Я только хочу быть рядом, говорить с тобой. Неужели ты не можешь понять?

— Уходи. Или я начну кричать. Я серьезно, учти. А если придешь еще раз, я расскажу маме. Иди.

Лицо его стало таким печальным, что я едва не раскаялась за свой тон, но когда за ним закрылась дверь, подставила под ручку стул, а потом, укрывшись одеялом с головой, стала молиться:

— Пресвятая Богородица, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти, аминь. Пресвятая Мария, о, прошу тебя, пожалуйста, сделай так, чтобы Ронни больше не приходил сюда, не заставляй меня рассказывать все матери. О, прошу тебя! Прошу!

На следующее утро я пошла на мессу и там, у бокового алтаря, просила Богоматерь уберечь меня. От чего — я не сказала, я просто просила ее сделать так, чтобы я оставалась добропорядочной девушкой, чтобы мои помыслы и разум были чисты и чтобы я никогда не поступала дурно.

Минуя мост, как раз перед подъемом на холм, я встретила Дона. Он остановился передо мной и с преувеличенным вниманием осмотрел мое лицо, потом воскликнул:

— Никакой косметики? Мама не разрешает, да?

Я чувствовала себя очень усталой и была не в состоянии бороться с ним. Инстинктивно ощущала, что это будет такая же борьба, которую я вела со своим братом, и эта мысль на какой-то миг перестала ужасать меня, просто впечаталась в моем мозгу, намертво вписалась там.

— Я еще молода для того, чтобы пользоваться косметикой. Когда-нибудь попробую.

— Ну так не тяни слишком долго. Между прочим, я собираюсь скоро навестить твоих родителей.

Я чуть-чуть подняла на него взгляд. Двери нашего дома были открыты для него в любое время. С какой стати он сделал подобное заявление?

— Знаешь, о чем я буду говорить с ними? — поинтересовался он.

— Не имею малейшего понятия, — ответила я, покачав головой.

— Ну-ну, не хитри, Кристина, тебе вовсе не стоит ходить вокруг да около. Хочешь, чтобы я сказал прямо? Хорошо. Я скажу: «Дядя Билл и тетя Энни… — он принял живописную позу, после чего продолжал — …встретит ли ваше одобрение тот факт, что я хочу встречаться с вашей дочерью, в общем, вроде как ухаживать?»

Ощущая, как гулко бьется в груди сердце, я проговорила:

— Можешь не утруждать себя, Дон. Ты и сам все понимаешь. Я была уверена, разговоры на эту тему закончены.

Улыбка сползла с его лица, большой рот, казалось, начал усыхать и в конце концов стал похож на рот тети Филлис. Потом Дон тихо произнес:

— Я вел себя как положено, я сдерживал себя, я делал все по правилам, но даже это тебе не подходит. Ну что ж, я сделаю как сказал. Я спрошу их, и если они не одобрят моего решения, я буду поступать по-своему… ухаживать, я имею в виду. Так что смирись с мыслью, что ты будешь моей, Кристина. Я всегда знал это и утоплю тебя в реке, прежде чем кто-то другой даже взглянет на тебя.

Его пристальный взгляд, слова, приводившие меня в ужас, буквально приковали меня к месту, и я застыла словно загипнотизированная. Только радостный визг и сопение у моих ног подсказало мне, что прибежал Стинкер, и я повернулась к нему, как к доброму, нормальному человеческому существу. Не обращая внимания на свое нарядное пальто, наклонилась, взяла теплую, извивающуюся собачонку на руки. Пока Стинкер приветственно облизывал мое лицо, я вспомнила слова матери: «Только не бойся его», но я его боялась, и он знал об этом. Все же я нашла в себе силы скрыть свои чувства, поборов прихлынувший страх, и с усилием заставила себя сказать:

— Ты с ума сошел, Дон Даулинг, совсем сошел с ума.

Его следующие слова ужаснули меня еще больше, потому что он спокойно произнес:

— Да, совершенно верно, Кристина, здесь ты права. Когда речь идет о тебе, я действительно безумен. Совершенно, начисто безумен. Мне кажется, что так было всегда, — потом он протянул руку и грубо оттолкнул мордаш ку Стинкера от моего лица, — не позволяй ему лизать себя вот так, я этого не выношу.

— Оставь его в покое! — я неожиданно рассердилась, и это придало мне силы. — Мне наплевать на то, что ты выносишь и что не выносишь. Ты просто здоровенный хулиган, Дон Даулинг. И не толкай так мою собаку. И никогда больше не говори со мной.

Я зашагала прочь, он не сделал никакой попытки остановить меня. Приближаясь к дому, я замедлила шаги и опустила Стинкера на землю. Моей храбрости поубавилось, и страх вновь стал охватывать меня. Меня начало тошнить.

Когда я вошла, мать спросила, не случилось ли чего, я ответила, что нет — просто мне холодно. Мне действительно было холодно, я промерзла с ног до головы. Поднялась наверх, взглянула на себя в маленькое квадратное зеркало, но не почувствовала облегчения. Я хотела бы выглядеть как Молли. В этот момент я целиком хотела быть как Молли — толстой, жизнерадостной, довольной. Пристально глядя на себя в зеркало, я вдруг почувствовала, что могу как бы проникнуть в собственную душу, и хотя я знала, что выгляжу миловидной, но внутри совсем обыкновенная, и я каким-то образом ощущала, что мое главное желание — оставаться такой и впредь. Я хотела покоя и легкости, чтобы дни мои проходили без суматохи