Линейный крейсер "Михаил Фрунзе" - Владимир Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Парочка вышла. Красиво бы смотрелись, если бы не старание не соприкоснуться даже рукавами.
– И так будет со всяким, кто пообещает дать мне по морде, – констатировал Теологос.
Они переглянулись – в упор, вприщур, словно крейсера сквозь смотровые щели рубок. Клио переменилась – три года назад, если бы дошло до пощечин, закончилось бы истерикой, ее пришлось бы утешать… Получилось бы – у тогдашнего старшего лейтенанта.
Сейчас напротив незнакомка, которая умеет себя сдержать. Ей стыдно, что позволила себе ярость на людях. Пусть ее лицо знакомо, она по-другому села за стол, непривычным жестом выставила перед собой сцепленные в замок руки -точно таран на старом броненосце.
– Итак, – раньше она не разговаривала чуть свистящим тоном, от которого хочется вытянуть руки по швам, – рассказывай.
Ренгартен не спеша устроился сбоку – так, чтобы сложенный из тонких кистей колун не был направлен точно на него.
– Главное я сказал. Тебе я сообщить ничего не мог. Именно потому, что не доверял ни кодам – их могла стащить чужая разведка, ни радиоволнам – их могут прослушивать, ни людям, которые могут продать и предать.
Клио помотала головой.
Иоаннис переменился. Раньше он не умел угадывать, что говорит женщина. Не умел домысливать то, что она не сказала вслух – и домысливать до отвращения точно. Не мог бы понять, что «Почему ты жив?» на деле значит: «Почему ты даже весточки не подал?»
– Не мог, значит… Или не слишком хотел? У тебя много девушек.
Кроме цифр, которые можно взломать, бывают намеки, понятные лишь двоим. Их не сводят в кодовые книги… Прежний он бы ответил: «Но ты – одна». Прежняя, наивная Клио – поверила бы.
Сегодняшний Ренгартен разводит руками – слишком широко, слишком резко. Так, что у Клио душу царапает.
– Сейчас меньше, чем тогда. И те, что меня еще не забыли, помнят меня под другим именем.
Лицо у него деревянное, словно, правда, умирал и ожил не до конца. Взгляд живой, внимательный.
– Вот как? Не верю. Тебя забудешь…
Прежняя она подняла бы брови. Нынешняя – нет.
Ренгартен потянул руку к письменному прибору, что стоит перед Клио. Та сама не заметила, как отодвинула его подальше. Руки сами вспомнили: если Иоаннис снимет крышечку с чернильницы, ее не найдешь, хоть сто лет ищи! Замок расцепился, кисти легли на стол ровно, параллельно, словно между ними стопка ожидающих подписи бумаг.
– А ты помнишь? – спросил Ренгартен.
– Помню. Тридцать пятый. Митинги, красные знамена, демонстрации…
– …на улицах – армейские танкетки, при них пехота. Шинели нараспашку, пилотки набекрень, лица хорошие такие, деревня деревней. Что им городские стачки и демонстрации? Одно помнят: «При короле, кажись, голода не было». В штаб-квартире компартии – пусто, какие-то субчики папочки сортируют: тех товарищей, значит, пусть полиция хватает, а этим лучше гулять на свободе… Увы, один из «сортировщиков» успел выпрыгнуть в окно.
– Я помню, – повторила Клио. В голосе прорезались стальные нотки… тоненькие такие, как рояльная струна. И звучит красиво, и вешать на ней можно. Если нужна жестокая казнь.
Такая она теперь! Тогда, в тридцать пятом, ее неприкрытую гриву перебирал ветерок, играл ее любимым алым шарфом. Они встретились по дороге в штаб-квартиру компартии – Ренгартен запомнил ее бесформенную накидку, за которой рассмотреть весьма и весьма волнующие формы может разве выпуклый военно-морской глаз. Будь такое надето на ком другом – решил бы, что в складках прячется пулемет. Ее рукопожатие было крепким – для котеночьей лапки. Ее короткий поцелуй – в губы – был вызовом поблескивающим от любопытства окнам.
Она шагала рядом, пыталась объяснить, что убийство -это метод вражеский, фашистский. Ей казалось, что доброго слова и кулачка, крепко сжатого и поднятого к виску – вполне достаточно, чтобы на земле настало царство справедливости.
Она думала, что фашизм не пройдет.
Он знал: пройдет, еще как. Уже прошел, и то, что творится на улицах, – несусветная глупость, вроде последней демонстрации «Рот фронта» в Германии в тридцать третьем.
Они шагали к штаб-квартире компартии, и она верила, что там их ждут мудрые и храбрые вожди, что поведут народ на баррикады, к победе революции. Она шла их защищать -без оружия. Она не только не хотела, она не умела стрелять.
Он не прогнал ее домой: думал, что здание пусто, что внутри только гарь сожженных архивов. Ошибался.
С тех пор она переменилась не только в том, что научилась точеную фигурку не прятать – подчеркивать. Она поняла, что иногда стрелять необходимо. В спины. Своим.
Точней, тем, кто был своими еще с утра.
– Я тебя не остановила, – сказала Клио. – Хотя могла толкнуть под руку. Хотя они были – партия, моя партия, а ты был иностранный дипломат, пусть и советский. Я выбрала -тебя. Ты понимаешь, что все эти годы моей революцией был ты?
Иван кивнул. Молча.
– До этого… Ты был бунтом против буржуазной морали, мудрым старшим товарищем, надеждой на счастье. Потом, когда я прочитала о твоей гибели… Мне даже плакать было опасно! Тогда я решила: моя партия – ты. Мое знамя – ты.
Клио прикрыла глаза, откинулась на спинку стула. Она сказала достаточно. Остальное не к месту. Конечно, она понимает, почему в тридцать пятом дошло до стрельбы. Она научилась презирать трусов, что спасали свои шкуры, а не свое дело. Те, кто сортировал папки в партийном логове, отбирали слишком много публичных людей. Ренгартен понял это с полувзгляда. Ведь мог бы подойти, попросить скрыть морскую ячейку и папку с ее, Клио, именем. Там уже был один советский товарищ, но и ко второму прислушались бы. Старший лейтенант флота решил, что необходимо и достаточно спасти семерых: шесть моряков и свою девушку.
Его пистолет бил в спины, но Иоаннис не сумел достать всех. Он успел проводить Клио до дома, предупредил, что в ближайшие дни на улицу лучше не соваться. Сказал, что сам пойдет в советское посольство.
Не дошел. Газеты писали: убит.
Клио старалась не верить.
Знакомые говорили, что видели сами, видели точно, видели все. После расстрела из четырех пистолет-пулеметов в упор не выживают! Типично фашистский почерк: так убили короля Югославии, так убили французского министра иностранных дел. Покушение поставило старшего лейтенанта советского флота вровень с ними – на высоту, недосягаемую для вождей партии, которых всего-навсего рассовали по тюрьмам.
Моряки из спасенной ячейки, на них Клио осторожноосторожно вышла в тридцать шестом, подтвердили: уничтожен, да еще и ошельмован своей властью.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!