Славянский кокаин - Фридрих Незнанский

— Спасибо большое.

— А вы покойному кто?

— Приятель.

— А как вас зовут?

— Антон, — зачем-то сказал Денис.

— Антон, ну что же вы такой стеснительный. Знаете что? Я вас буду называть Антуан. Вот. Нравится?

Денис-Антуан пожал плечами:

— Вот такой вот стеснительный. И потом, все-таки поминки…

— Ах, поминки. Невидаль какая! Боже ты мой. Вот уж не причина, чтобы стесняться. Меня, кстати, Любовь зовут.

«Куда как символично», — подумал Денис.

— Любовь… А по отчеству?

Дама обиженно глянула на Дениса:

— Можно и без отчества. Ах, ну вы кавалер или не кавалер, в конце концов, сейчас будут говорить речи, а у нас с вами даже не налито.

— Да, действительно. Вам вина?

— Боже упаси! Какого вина! Вином разве поминают. Водки конечно же.

Денис налил ей водки.

— Ах, полнее, — с придыханием проговорила она.

Тем временем из-за стола поднялся Груздь с полным бокалом и глуховатым голосом произнес:

— Сегодня мы хоронили своего лучшего друга. Такого, что, может быть, больше никогда не будет…

При этих словах дама громко всхлипнула, и Денис понял, что это она и была единственной, кто плакал на похоронах в полный голос.

— Он был добрым, честным, но, самое главное, хорошим, лучшим другом, — продолжал Груздь. — Он всегда помогал в беде и ни разу никому не отказал в помощи. Я вспоминаю Валю только жизнерадостным, улыбающимся человеком. Пусть он всегда останется таким в нашей памяти и в наших сердцах. Все знают, что у него была ранимая душа. Он старался скрывать от нас от всех свои неприятности и переживания, потому что он заботился о нас. Он был очень хорошим человеком. И этот несчастный случай… Это либо страшная ошибка природы, либо Господь Бог призвал его в свое священное воинство…

«О-о, сейчас он еще начнет проповедь читать», — пронеслось в голове у Дениса, но он тут же одернул себя, вспоминая, что он на поминках и что у людей горе.

— Давайте почтим память Валентина минутой молчания, — закончил Груздь.

Все встали из-за стола, выпили налитое и несколько секунд постояли молча. Дама, что сидела рядом с Денисом, оказалась на полголовы выше его, и Денис очень обрадовался этому факту, хотя слегка поразился, ведь и сам был далеко не карлик.

Потом начались обычные разговоры и воспоминания. И Денис решил, что пора бы уже и уходить, но его не отпускала Любовь.

— Антуан, ну куда же вы так рано?

— Дело в том, что у меня работа…

— Какая может быть работа, когда такое дело, поминки? Где вы работаете?

— Вы не могли бы передать мне вон тот салат?

— Ну вот, так-то лучше. Пожалуйста.

— Спасибо.

— А вы с Валей давно приятели?

— Нет, не очень.

— Расскажите что-нибудь.

— Да я не очень близко с ним знаком. Хороший, нормальный человек.

— Да нет, я не о Вале. Расскажите что-нибудь о себе.

— Да что мне о себе рассказывать? Я скучный, неинтересный человек.

— Да перестаньте. Я же вижу, что нет. Я, знаете ли, психолог человеческих душ, так сказать. Вижу, что каждый человек из себя представляет.

— Правда? Как интересно.

— Хотите расскажу о вас?

— Нет, вы знаете. Я сам о себе все знаю.

Дама опять обиделась. Она поджала губки и, гордо вскинув голову, произнесла:

— Ну как хотите. Впервые встречаю такого странного человека, как вы.

Денис расплылся в обворожительной улыбке. И зря он это сделал. Дама поняла это как благосклонный знак в ее сторону. Она поднесла бокал и грудным голосом произнесла:

— Ну что же, тогда налейте мне. Мы выпьем за знакомство. И за вас, такого загадочного.

Денис налил ей вина и сказал:

— Конечно, давайте выпьем. Только не за знакомство, а за покойного. Мы все-таки на поминках.

— Какой же вы все-таки церемонный, Антуан.

— Ну извините уж, — пожал он плечами.

Дама отвернулась от него и, видимо тоже вспомнив, где она находится, сказала:

— Майечка, может быть, ты что-нибудь скажешь о Вале.

Майя даже бровью не повела.

— Давайте оставим Майю в покое, — сказал Мишин. — Ей, по-моему, тяжелее нас всех. И она очень устала.

Майя поднялась из-за стола.

— Я сегодня действительно очень устала, — произнесла она. — Извините, пожалуйста, но я пойду наверх, очень болит голова.

Тут же встал и Денис.

— Вы тоже уже уходите? — спросила вдова.

— Да. Мне пора.

— Ну что же, пойдемте я вас провожу.

— Н-ну… спасибо.

Они вышли в коридор, и Денис с облегчением вздохнул. Он надел куртку.

— Спасибо. Еще раз — мои соболезнования, — сказал он.

— Да, да. Спасибо и вам. Что-то голова ужасно разболелась, пойду наверх. До свидания.

«У них еще и „верх“ есть».

Тут в коридоре показался Николай Мишин. Он проводил равнодушным взглядом удаляющуюся вдову, потом посмотрел, как Денис застегивает куртку, и как бы вскользь заметил:

— Я вас никогда не видел прежде…

— Я тоже вас не видел, — свободно ответил Денис. — Я, так сказать, со стороны первой жены Валентина, — добавил он, отлично понимая, что первую жену, Наталью Фейгину, свою однокашницу, Мишин должен знать хорошо. То есть это была провокация чистой воды.

— Вот оно что, — неопределенно протянул Мишин, не поддаваясь на провокацию. — Ну и как Валя жил с ней?

Денис понял, что попался. Надо было выкручиваться. И в конце концов, врать — так уже врать до конца.

— Да не так чтобы… Но вот чего я не понимаю… Точнее, как это я пропустил, когда он и Майя… Почему он в нее влюбился, как по-вашему?

Денис вовсе не ждал конкретного ответа, но Мишин сказал задумчиво, глядя сквозь Дениса:

— Он влюбился в нее, потому что она не нуждалась в постоянном подтверждении его любви. Она не разыгрывала с ним саму беззащитность. Она просто жила, улыбалась, и он влюбился в нее.

3

В офисе «Глории» Денис оказался уже около пяти часов вечера.

— Вот такая фиговина получается, господа-товарищи, — почти закончил он свой монолог о предстоящих целях и задачах, привезенных Ладой с Американского континента и повешенных на «Глорию», впрочем, к некоторому удовлетворению всех ее сотрудников. — Итак, зачем Григорий Грингольц звонил Майе Бакатиной, точнее — Рогачевской? Кто она вообще такая, эта женская фигура в трауре по своему покойному мужу — тоже должны мы выяснить. Знает она или нет, кто преемник дела ее мужа?