Углицкое дело - Сергей Булыга

И вдруг услышал:

– Маркел!

И сразу поднял голову и осмотрелся. В церкви был только один он. А сверху на него смотрел святой Никола – с иконы, конечно. Святой Никола, подумал Маркел, не оставь меня, грешного, я не за себя прошу, а за невинное дитя, кто за него заступится, когда все расступились, а что я один могу, когда я слеп и глух, святой Никола, надоумь меня, наставь мои стопы, век тебе буду благодарен, век тебя буду поминать, как и поминал до этого, святой Никола! А после встал (потому что он до того был на коленях, а когда он на них опустился, не помнил) и еще раз перекрестился, а после поправил свечку, после отступил на шаг и вдруг подумал, что не в кабак нужно было идти, а искать Петрушу Колобова и остальных ребят и их расспрашивать. И не будет им греха за то, потому что ну и что, что они однажды уже крест целовали, когда их приводили к кресту, они же дети неразумные, безгрешные…

И тут же подумал: нет, кто это он такой, чтобы о таком судить, червь он, вот кто! И еще раз перекрестился, постоял и успокоился, ни о чем таком ему уже больше не думалось, и вот тогда уже он развернулся и вышел из церкви, опять к ней повернулся и перекрестился, надел шапку и пошел к мосту.

На мосту стоял стрелец. Маркел прошел мимо него как мимо пустого места, прошел через башню, вошел в кремль и пошел дальше. Шел не спеша. На пути ему никто не попадался, а это тогда слева от него были службы, а справа – подворья царицыных братьев, Михаила и Григория. Также и когда Маркел уже зашел за них, то есть уже дошел до колокольни, то увидел, что и возле красного крыльца нет никого, то есть стоят одни только столы, а ни московских, ни народа нет. Маркел пошел дальше. На крыльце дьячей избы стоял уже другой стрелец, не утренний, и грозно смотрел на Маркела. Дверь в дьячую избу была закрыта, но голоса оттуда слышались – и очень громкие. Но Маркел не стал выслушивать, чьи это были голоса, а как шел, так и прошел дальше, и дошел до ворот, ведущих на внутренний двор.

И они вдруг оказались закрыты! Как и тогда, вспомнил Маркел, когда приехал Битяговский, то есть уже после набата, когда царевич был уже, ну, как это сказать, не жив, а они там собрались и непонятно для чего закрылись! Маркел взял колотушку и стукнул в ворота. В воротах открылся глазок, в глазке показался глаз, а после глаз пропал и в воротах открылась небольшая дверца. Маркел вошел в нее. Возле ворот стоял служитель. Маркел строго сказал:

– Тебя как звать?

– Кирилл, – ответил тот. – Моховиков.

– А! – грозно сказал Маркел. – Тот самый! Это ты тогда здесь стоял, когда государев дьяк приехал, а его сразу убили, ты?! – и еще сразу показал овчинку.

– Ну я, – сказал Моховиков, сердито косясь на нее. – Только ты мне это в нос не тычь! Мне сегодня не такое тыкали!

– Кто тыкал?! – спросил Маркел, пряча овчинку.

– Да этот ваш, в красной рубахе! Дикий бык! – сказал Моховиков. – Я, говорит, тебе на одну ногу наступлю, а за другую дерну и порву как жабу. И уже при всех схватил, и уже начал рвать! Но низкий поклон боярину, сказал пока что погодить. И погодили.

– Да, – сказал Маркел. – Боярин у нас мягкий. Не то что ваши. А ведь из-за них все началось! – продолжал он уже с жаром. – Мишка же всё это заварил, а кто еще! А теперь нам с тобой расхлебывать! Он же теперь, Мишка, где? У себя на перине лежит, его как жабу не порвешь! Да к нему и не подступишься! А это он тебе велел ворота запирать, ведь он, ведь так!

– Ну так, – сказал Моховиков.

– А для чего? – спросил Маркел. – Чтобы злодеи не сбежали, так?!

– Ну так, – опять сказал Моховиков.

– И ты пошел и запер, – продолжал Маркел. – А Фроловские что? Они же так открытые и простояли! А ты, дурень, эти запирал!

– Э! – сказал Моховиков. – Какой ты сейчас ловкий, а я какой был тогда дурень! А вот я посмотрел бы тогда на тебя, когда бы это не мне, а тебе боярин Михаил тогда велел закрыть ворота, а ты бы, такой умник, стал бы говорить! Да он бы тебя саблей пополам! Он же тогда был ох какой горячий! Царевич же тогда лежал зарезанный, его кровиночка, ох, он был лют!

– А крепко пьян? – спросил Маркел.

– Да как будто не особенно, – сказал Моховиков. – А может, и не пьян совсем. Он же тогда был не в себе! Я же говорю тебе: царевича зарезали!

– Или зарезался? – спросил Маркел.

– Я этого не знаю, я этого не видел ничего, – сказал Моховиков. – Я уже только на крики выбежал. А тут на меня сразу наш боярин Михаил, царицын, брат, и сразу в крик: беги на ворота, скотина, закрывай, пока злодеи не сбежали! И я побежал.

– Так, может, ты побежал не на те, – сказал Маркел. – Может, нужно было Фроловские запирать.

– Нет, – в сердцах сказал Моховиков. – На те. Он мне рукой указал. И я побежал и закрыл.

– А дальше было что? – спросил Маркел. – Кого они первым поймали?

Моховиков подумал и сказал:

– Не знаю. Я у ворот стоял, и на них я не смотрел.

– А почему не смотрел?

– А потому что чуял: ох, недобрым это кончится, лучше мне этого не видеть и не знать! И так оно и оказалось.

Вот что тогда сказал Моховиков. Теперь уже Маркел задумался, после сказал:

– Ну ладно. Значит, они тут злодеев искали, ловили, а ты ничего не видел и не слышал, стоял к ним спиной и, думаю, творил молитвы. Так?

– Так! – сказал Моховиков.

– А дальше, – продолжал Маркел, – приехал Битяговский и стал стучать в ворота. А ты что?

– А я ему открыл, – сказал Моховиков.

– Тебе кто это велел? – спросил Маркел.

– Никто мне не велел! – сказал Моховиков. – Не до меня им тогда было. Сам открыл. Потому что вижу: государев дьяк! И открыл вот эту боковушечку, как и тебе, и он через нее вошел. Нет, даже вбежал.

– А Данила, его сын, был тогда уже убитый или нет? – спросил Маркел.

– Ничего я этого не знаю, вот что! – в сердцах сказал Моховиков. – И кто ты такой…

Но тут Маркел опять достал овчинку, Моховиков помрачнел и сказал:

– Он мимо меня вбежал, и сразу к ним. И стал на них всяко кричать. А они на него. Очень страшно! А я стою, вот так вот сюда завернулся, уши заткнул и думаю: спаси меня, царица небесная, никому зла не желал и не желаю…

– А они что? – перебил его Маркел.

– А они ко мне! – сказал Моховиков. – И в крик: зачем ворота открывал, кто тебе это велел, знаем, знаем тебя, битяговский последыш! И стали меня убивать. И убили, но не до смерти, вот, видишь, очухался. Вот только где осталось.

И с этими словами он вначале снял шапку и показал разбитый лоб, после стал заголять рукава и показывать там синяки.

– Кто тебя так, назовешь? – спросил Маркел.

– Много их было, – сказал Моховиков. – Всех не запомнил. А кого запомнил, тех забыл. По голове же били, ироды!