Петр Первый. Император Всероссийский - Анна Романова

– Да-да, – лучезарно улыбнулся Меншиков и подал знак прислуге, – вас тотчас же сопроводят в вашу комнату…

– Я провожу вас, сударыня! – галантно подскочил граф Апраксин, и Мария мысленно застонала. Господи, ну кто бы мог подумать, что за блестящей мужской внешностью скрывается столь заурядный и бесхитростный ум?! Боковым зрением она заметила, как Петр сжал зубы, и холодно произнесла:

– Не утруждайтесь, граф, я нисколько не нуждаюсь в вашей помощи.

Лицо Апраксина при этих словах обиженно вытянулось и побледнело, а Мария не удержалась от мстительной шпильки напоследок:

– Думаю, ваша задача – следить за комфортом государя, а не сопровождать меня.

Фаворитка величественно удалилась, не забывая, впрочем, слегка покачиваться и обессилено опираться на руку служанки. Петр проводил любовницу обеспокоенным взглядом. Екатерина с Меншиковым незаметно переглянулись: маневры Марии могли свести на нет все усилия…

Однако царь не последовал за Марией, как можно было ожидать, а перевел взгляд на сотрапезников и задумчиво произнес:

– Женщины… Совсем избаловались. Вот, помнится, Катерина, когда беременная ходила, ни разу не пожаловалась на плохое самочувствие.

Петр ласково погладил Екатерину по руке, но вдруг, словно опомнившись, вскричал:

– Эй, прислуга! Где мое вино?

Остаток вечера прошел в непринужденной атмосфере, и императрица почти уверилась в том, что расслабившийся царь проведет эту ночь в ее покоях. Однако с наступлением темноты Петр удалился в комнату Марии, велев не беспокоить его до самого утра. Разочарованная Екатерина пожелала государю спокойной ночи и тоже отправилась почивать. Удача выскальзывала из ее рук, как речной угорь, но женщина твердо решила не торопить события.

У нее есть еще время.

Петр неслышно вошел в комнату и прикрыл дверь. Мария лежала в постели с холодным полотенцем на голове и печально взирала на государя из вороха подушек. В комнате резко пахло валерианой и лавандой.

– Прошу прощения, государь, – тихо прошептала девушка и утомленно прикрыла глаза. – Поездка утомила меня и нашего ребенка…

Мария намеренно выделила слово «нашего». Царь снял одежду, повесил ее на спинку стула и лег рядом с любовницей, нежно поглаживая ее уже довольно большой живот. В голове пронеслись воспоминания: вот он впервые узнает о том, что жена ждет ребенка. Вот, пережив тяжелейшие минуты ожидания, он держит на руках крошечную дочь, безмолвно разевающего беззубый ротик. Вот Екатерина, на тот момент беременная их очередным ребенком, ходит меж его уставших израненных солдат и наливает им воду, не оставляя своего мужа ни в одном походе…

Петр взглянул на бледную Марию, которая напоминала нежную лилию, выдернутую из мягкой влажной почвы и пересаженную в сухой каменистый песок. Возможно, этим она и привлекла царя, привыкшего к боевым женщинам, которые при случае могли постоять за себя.

Рядом с ней Петр чувствовал себя большим и сильным – такого ощущения ему не могла дать даже Екатерина. При всей своей кажущейся покорности и мягкости, императрица была настоящей дочерью своей суровой родины.

– Не волнуйся, майн херц, – Петр ласково откинул прядь влажных волос, прилипших к щеке Марии. – Отдыхай, сколько хочешь, мы сюда за этим и приехали…

Мария вдруг отшвырнула полотенце, прижалась к удивленному царю и жарко зашептала:

– Не верьте Меншикову, государь, он поклеп на меня возвести хочет, не верьте сплетням его грязным, умоляю вас!

Скулы девушки окрасились гневным румянцем, а глаза загорелись, как у кошки.

– Да, граф Апраксин влюблен в меня, этого не скрыть, – продолжала шептать Мария, нежно поглаживая рукой руку Петра, – но ведь это не моя вина, я ведь сама уже не знаю, куда мне деться от сего навязчивого воздыхателя…

Произнеся это, графиня поняла, что только что подписала Апраксину приговор, – но отступать было некуда. Слишком многое стояло на кону. Петр нахмурился, однако не оттолкнул руку любовницы. Страсть молодого графа к красавице фаворитке была очевидна, но, обжегшись на молоке, царь дул на воду. Верить женщинам он больше не собирался.

Утро, мягкое и осторожное, как и полагается в августе, пришло в имение Меншикова с запахом спелых яблок, туманом и тяжелым пробуждением Петра.

Сонная Мария нежно обнимала его со спины, и царь чувствовал, как шевелится в ее утробе его дитя, обещающее родиться крепким и сильным. Даже во сне фаворитка жалась к нему, будто в поисках защиты, крепко держа царя за сильную руку. Петр осторожно перевернулся на спину, убрал с высокого лба фаворитки прядь волос, которая вот-вот была готова задеть ее очаровательный носик да ненароком разбудить. Мария что-то пробормотала во сне и, сочно причмокнув губами, зарылась лицом в царское плечо. Тепло разлилось в груди у царя, глядящего на спящую девушку. Но тут он вспомнил слова Меншикова и жадные, почти хозяйские взгляды графа на Марию. От ярости Петру захотелось завыть волком – да что ж такое, как это его царским вниманием кто-то осмеливается пренебречь?! Внезапно в голове царя зародился хитрый план, и он широко улыбнулся.

* * *

К завтраку Екатерина спустилась в платье цвета берлинской лазури, сшитого из тонкого китайского шелка, отрез которого ей преподнесли азиатские послы. Императрица до сих пор помнила их смешные желтые, будто цвета испитого чая, лица, сияющие словно начищенные самовар. Послы смотрели на нее с обожанием и что-то лопотали про красоту русских женщин.

Платье из подаренного шелка шил лучший петербургский портной, который богато украсил ткань серебряной вышивкой и жемчугами. И все, вроде бы, было правильно, все, вроде бы, было так, как и должно быть, задумчиво думала Катерина, разглядывая себя в зеркале. Вот прекрасное платье, цвет которого подчеркивал смоль ее волос и белизну гладкой кожи, вот сапфиры и бриллианты от лучших ювелиров Европы, вот прическа по последней моде с невероятным количеством драгоценных шпилек… но чего-то неуловимо недоставало в облике императрицы – и она знала чего.

А не хватало тех самых настоящих дворянских благородства и грации, которые нельзя заказать у портного или купить даже за самые большие деньги. Тот неуловимый флер избранности, которым так запросто щеголяла ненавистная императрице Матвеева, Екатерине так и не удалось в себе развить.

За завтраком разукрашенная и разодетая императрица с одутловатым лицом смотрелась почти комично рядом с тонкокостной царской фавориткой, которая, даже будучи на сносях, выглядела юной прелестницей. И это замечал даже Меншиков, безнадежно влюбленный в Екатерину.

Царь же не сводил глаз с Апраксина, который будто забыл дышать, когда увидел Марию, медленно и очень осторожно спускающуюся по широкой мраморной лестнице, одетую в простое белое платье, какие носят беременные женщины. Ткань мягко обнимала стан фаворитки, ничего не скрывая, но и не демонстрируя, будто укрывая ее тело от чужих взглядов.