Кольт полковника Резерфорда - Люциус Шепард

– Лично я ни разу не допустил заявлений, порочащих вашего племянника, – продолжал полковник, – и сейчас хотел бы предложить вашему вниманию версию событий, которая представит его поведение в более благоприятном свете.

– У вас есть такая версия?

– Их у меня несколько. Мне уже приходилось слышать, что его действия не были обдуманы заранее. Возможно, это была шутка или проказа, слишком далеко зашедшая и обернувшаяся трагедией. Или же он был навеселе и спутал мой дом с домом какой-нибудь своей пассии. Молодые люди склонны к безрассудным поступкам такого сорта. И если я... – полковник соорудил на столе рукотворную колокольню, в которой сложенные и вытянутые вверх пальцы играли роль шпиля, – если я готов признать действия вашего племянника лишенными злого умысла и взять вину за это печальное недоразумение на себя, то почему вы со своей стороны не хотите проявить аналогичную любезность по отношению к моей супруге?

Руэлас молчал, на виске его начала пульсировать вена.

– Я знаю свою жену, – сказал полковник с подкупающей прямотой. – Это скромная и очень порядочная женщина, далекая от светских интриг и сплетен. Я могу представить массу свидетелей, которые подтвердят безупречность ее репутации. Сможете ли вы найти хоть одного, который засвидетельствует обратное?

Тишина повисла в ресторанном зале. Судя по выражению лица Руэласа, он наконец-то осознал, что его вынудили принять решение на публике, тогда как он предпочел бы разобраться с полковником в приватном порядке. Такой оборот дела был ему не по душе. По сути, он позволил втянуть себя в подобие судебного разбирательства, где роль присяжных играли посетители ресторана, в основном люди его круга, а полковник поставил себя в положение одновременно свидетеля и адвоката, тогда как в центре внимания неожиданно оказался не вопрос о вине либо невиновности полковника, как того хотелось бы генералу, а доброе имя его племянника.

– Итак, сэр, – сказал полковник, – каков будет ваш ответ?

Генеральские пальцы сомкнулись на салатной вилке адъютанта; последний отметил этот ход брошенным искоса тревожным взглядом.

– Таких доказательств у меня нет, – хрипло произнес генерал.

По залу ветерком пронесся шепот, передавая эти слова от стола к столу. Воодушевленный – ибо он чувствовал, что в этом спектакле он переигрывает своего оппонента, – полковник поспешил развить успех.

– Как бы мне этого ни хотелось, – сказал он, – я не в состоянии исправить то, что уже было сделано. Все, что я могу, – это покаяться в излишней поспешности, с которой я действовал в тот злополучный день, и еще раз выразить сожаление по поводу случившейся трагедии. Кроме того, я хочу вас заверить, что, начиная с этого дня, ваша семья будет иметь в моем лице самого преданного друга и союзника из всех, на кого они могли бы рассчитывать. – С этими словами полковник протянул руку Руэласу. Это был решающий момент.

По кубинским понятиям справедливости (с которыми редко вступал в конфликт писаный закон), полковник Резерфорд был прав вне зависимости от того, какими мотивами руководствовался Карраскел, вторгаясь в его владения. Мужчина, который не защищает честь своей жены и неприкосновенность своего жилища, попросту не считался мужчиной. Достойная восхищения откровенность, с какой полковник отреагировал на инсинуации Руэласа, исподволь наводила на мысль, что если даже Сьюзен и состояла в связи с Карраскелом, полковник пребывал на сей счет в полном неведении. Он ничего не терял в том случае, если генерал не ответит на рукопожатие; но он сделал ставку на то обстоятельство, что Руэлас, будучи реалистом, сочтет обретение друга в высоких сферах – к тому же друга, ему обязанного, – достаточной компенсацией за утрату родственника по линии жены, который, с какой стороны ни смотри, вел себя не самым достойным образом. В то же время поступок Луиса можно будет представить в более выгодном свете, если Руэлас поддержит версию полковника о неудачной шалости либо пьяном затмении, нашедшем на его племянника. Резерфорд был уверен, что генерал не устоит против такого соблазна и пожмет его руку, возможно про себя решив, что позднее можно будет и передумать. Впрочем, этого полковник уже не опасался, зная, что очень скоро он и Руэлас будут прочно связаны общими интересами во многих сферах, а со временем вполне могут стать друзьями.

Взгляд генерала блуждал по столовым приборам, словно выбирая оружие для рукопашной схватки. Но завершилось все тем, что он – правда, с видимой неохотой и по-прежнему не глядя в глаза полковнику – принял протянутую руку, сказав: «Muy bien»[12]. После этого он распрямил плечи, поправил галстук и повелительным кивком подозвал к столу официанта.

* * *

В этот вечер «Брэндивайнз» был заполнен менее чем наполовину. Джимми с Ритой жевали чизбургеры у стойки бара и смотрели по телевизору выставочный матч между местными «Ястребами» и нью-йоркскими «Реактивщиками». В первой половине «Ястребам» задали жару, а их моржеподобный тренер Хольмгрен выглядел так, будто только что проглотил здоровенного тухлого лосося. Когда квотербек Сиэтла в очередной раз дал неточный пас, Рита с криком «Чтоб тебя!» ударила по прилавку рукоятью своего охотничьего ножа:

– И с таким мудаком они хотят дойти до Суперкубка?! Кто в это поверит?

Бармен, лоснящийся коротышка с прилизанными волосами и до неприличия белозубой улыбкой, покачал головой в знак согласия. Сам он плохо разбирался в футболе, но, слегка обеспокоенный страстным выкриком Риты, счел за благо выразить солидарность.

– Хассельбек, – сказала она презрительно, обращаясь к Джимми. – Как можно рассчитывать на этот чертов кубок, имея квотербека с такой фамилией?!

Джимми был в своей замшевой куртке и старой ковбойской шляпе с жирным пятном на тулье, которой он не изменял со времени их первой встречи. Затеняя лицо, шляпа придавала ему облик хронического, вечно чем-нибудь недовольного лоботряса.

В ответ он буркнул что-то невнятное, не поднимая взгляда от своей тарелки.

Не получив должной поддержки с этой стороны, Рита обратилась сразу ко всем посетителям бара:

– Вспомните, как звали ребят, бравших Суперкубок: Кении Стейблер, Трой Эйкмен, Бретт Фавр, Джо Нэмет, Джон Элуэй. Солидные имена, достойные лидеров команды. А что имеем мы? Мы имеем этого мудилу Мэтта Хассельбека!

– Дильфер, – подал голос плечистый мужчина средних лет, в спецовке и кепи с эмблемой «Соникс», сидевший у стойки через два стула от них.

Рита взглянула на него с вызовом:

– Что вы сказали?

– Трент Дильфер. Трудно придумать более паскудное имя, а ведь он был квотербеком «Воронов», когда те взяли Суперкубок.

– Дильфер... А ведь верно! – Рита повторила про себя это имя, а затем улыбнулась мужчине.

– Черт, похоже, я погорячилась. – Она показала бармену свой опустевший стакан, и тот молча потянулся к бутылке «Джека Дэниелса». – Но я не буду в большой претензии, если этот сукин сын все-таки сменит фамилию.