Мой ядовитый шеф - Марина Дарман

Горгон выразительно хмыкнул и осторожно дернулся. Хрум с готовностью слез с него и кивнул, поддерживая мое выступление. Тот встал и неожиданно сочувствующе обратился к моему приятелю:

– Тяжело с ней, да? Держись, брат, бывает и хуже.

Хрум по-мальчишески усмехнулся и протянул ладонь. Мужчины торжественно обменялись рукопожатием, и вареный горгон обернулся к собратьям, продолжающим сидеть в укрытии:

– Выходите. Я успокоился, – по кухне пронесся слаженный вздох облегчения, и подводные жители начали выбираться: кто ползком, кто на карачках, кто задом наперед. А непобежденный повар повернулся к двери и кивнул нам: – Поговорим?

Уф-ф, получилось. Но как же сложно разговорить ргушных рыб!

Я покорно шла за боевитым поваром и удивлялась выбранному пути. Он миновал поворот в столовую и нырнул дальше в темноту. Путь все больше походил на тропу в логово зверя: грязно, вонюче и много хлама. Для чего такая конспирация? И те, кто в столовой, и те, кто на кухне, не видят никого и ничего. Стоит ли так прятаться?!

Наконец, он остановился в неприметном закуточке и обернулся к нам с Хрумом, который, судя по выражению лица, тоже пытался сообразить для чего все это?!

– Тут нас никто не услышит! – заговорщицки прошептал горгон и поманил нас длинный пальцем.

– А разве остальные способны слышать? – Хрум пожал плечами и встал так, чтобы перегородить проход.

– Они нет, – отмахнулся повар, – зато в здании полно устройств, что ведут к тем, кто могут не только услышать, но и сделать вывод. Оно вам надо?

– Так вы не все такие примороженные? – пока в это верилось с трудом. Но, с другой стороны, боевой горгон проявил чудеса владения оружием.

– Примороженные, – повар цокнул языком, точно пробуя слово на вкус. – Эмоции закрыты лишь у тех, кто прошел через усмирин.

Мы переглянулись с приятелем, не зная как реагировать. До сих пор я не знала, что от эмоции можно усмирить. Уж, точно не могла представить, что это можно сделать добровольно. Наверное, мы здорово походили на статуи с выпученными глазами, что даже горгона проняло.

– Это обязательная процедура, – добавил он, часто хлопая глазами. И вроде, голос привычно нейтральный, а впечатление, что оправдывается.

– Вы не можете отказаться? – я дождалась неторопливого мотания головой и перешла к тому, что заинтересовало с самого начала: – А как избежали этой процедуры вы? – запоздало, но сообразила, что имени второго нормального горгона так и не узнала.

– Кьяи, – представился он, сосредоточенно выслушал наши имена и таинственно сообщил: – Я научился притворяться.

Хрум потерянно посмотрел на меня. Зря, ищет поддержку. Я тоже ничего не понимаю, а услышанное представляется абсурдом. Кстати, о последнем:

– А где вы научились столь ловко метать ножи?

Вместо ответа он забулькал, вращая глазами. Неужто я спросила нечто неловкое?! Приятель нахмурился и прекратил изучать грязный потолок. Под нашими буравящими взглядами Кьяи сдался и сокрушенно признался:

– Как же, ловко?! Ни разу не попал!

Мое возмущенное «Что?» его ужасно перепугало. Он сжался и забился в угол. А без оружия он не такой уж и смелый. Я придвинулась вплотную к нему, ощущая себя отомщенной. Этот дылда чуть ли не вдвое выше меня ростом, а взгляд отводит так, точно я – строгая учительница, а он – малыш. Раскололся он через пару минут моего грозного сопения. Я наступала, он вжимался в стену.

– Вообще-то, – он так тяжко вдохнул, словно я подталкиваю его к преступлению и не меньше, – нам запрещено учиться воевать. – Он булькнул, отвел взгляд и пояснил: – Нож – тоже оружие. Если об этом станет известно, – он прикусил водянистую губу, не решаясь продолжить. Дождался наших заверений в молчании и выдохнул: – Свои тоже донести могут. Эмоции притуплены, но личность не стерта. Есть те, кто поддерживает крайние меры.

Вот, так раз! Его мокрейшество боится восстания. Выходит, не только нас тут держат под надзором. Может и остальных не выпускают? Кьяи, если и удивился вопросу, то ничем это не показал.

– Выпускают, – неуверенно ответил он, переминаясь с ноги на ногу. – Но редко.

М-да, разговор все больше напоминал пытку, а информация поступала песчинками. Этак мы до завтра провозимся. Хрум внимательно разглядывал свою обувь, стены и горгона, часто вздыхал и оборачивался к выходу. Наконец, не выдержал, придвинулся к Кьяи, положил руку на плечо и задушевно произнес:

– Брат. – Выходит, тоже заметил странное обращение. – Мы не сможем помочь, если не поймем, что происходит.

О, как красиво плетет! Кто бы нам помог?!

Горгон булькнул, похлопал губами, отчего сходство с выброшенной на берег рыбой усилилось. Молчал он долго. Мы играли с Хрумом в переглядки, пытаясь без слов разобраться как лучше всего красиво исчезнуть, когда Кьяи заговорил. Он, как и все они, слишком много булькал, слишком мало говорил, и слишком часто умолкал, но кое-что нам удалось разобрать.

Питания не хватало, связь с поверхностью прервалась давно, и никто не помнил, когда это случилось. Жемчуг, который горгоны использовали вместо денег, обесценился. Перенаселение привело к нехватке рабочих мест и жилья. Так появились бесплатные столовые и прозрачные клетушки, вместо привычных домиков-раковин. Последний подводный город, который некогда состоял из нескольких куполов и уровней, погибал.

Терпения медлительных подводных жителей хватило не на один год. Они робко протестовали, да и то исключительно между собой. Но однажды неторопливые горгоны не выдержали. Нашлись активисты, вроде Кьяи, что взбаламутили их настолько, что те решились на бунт.

Подавили его коротко и жестоко. А вскоре появились новые законы, которые запрещали практически все. Первые процедуры по усмирению эмоций проводились под видом лечения. А после покорных жителей обязали проходить «лечение» регулярно. Тех, кто смог преодолеть наваждение и сохранить себя, практически не оказалось.

– Так ты хочешь избавиться от верховного водовика? – уточнил практичный Хрум, всегда без предисловий переходящий к делу. Уверенна, он уже мысленно просчитал столько жемчуга может вытряхнуть из обнищавших, но уцелевших жителей.

– Нет, – Кьяи вытаращился до того сильно, что я всерьез испугалась за его глаза. – Я хочу восстановить общение с поверхностью. Раньше мы обменивали добытое. Принимали гостей. Этим и жили. Города пришли в упадок, когда этого не стало. Так гласят наши легенды.

– Наши сказки тоже помнят вас, – согласилась я, припомнив ту, что читала перед погружением. – Но вот как вы могли принимать гостей с поверхности, не понимаю. Мы с таким трудом до вас добрались.

Горгон побулькал, подбирая слова, и заговорил, кивая в такт каждому слову:

– Подводный путь полуразрушен. Его давно не использовали. Но он существует и сегодня. По нему приходили гости и торговые караваны. Так у нас считается.