Последние дни. Павшие кони - Брайан Эвенсон

Почти тут же, рядом, оказался блондин, слегка коснулся его локтя. Кляйн даже не понял, откуда тот взялся, – явно не из двери. Может быть, из-за штор?

– Вам надо отдохнуть, – сказал блондин успокаивающим голосом. – Незачем вскакивать.

Это не тот человек, что раньше, вдруг понял Кляйн, – не Павел, хотя и очень похожий. Этот был с тяжелым лицом, невысокий.

– Что вам нужно? – спросил Кляйн.

– Вы что-то хотели? – спросил мужчина. – Если скажете, что вы хотите, я сделаю всё в возможное, чтобы достать это для вас.

– Где Павел?

– Я Павел.

– Так звали другого человека, – сказал Кляйн. – Ты не Павел.

– Мы все – Павлы, – ответил мужчина. Легонько коснулся груди Кляйна, подтолкнул на койку. – Прошу, прошу, отдыхайте.

Кляйн позволил второму Павлу уложить себя в постель, поднял сперва одну ногу, потом вторую, пока не лег так же, как раньше, в полумраке, глядя на расплывчатые формы картин. Павел прошел за кровать и скрылся из вида.

Подъем с кровати, даже короткий, как будто совершенно измотал Кляйна. Возможно, Павел – второй Павел – был прав.

Наутро его разбудил третий блондин, тоже без правой руки. Он вошел в дверь, поднос опасно балансировал на его культе. Незнакомец поставил его на прикроватный столик, помог Кляйну сесть, потом переставил поднос на его колени. В маленьких серебряных мисочках лежали фрукты, вареное яйцо и толстые куски бекона. По уголкам подноса располагались треугольнички тостов, словно украшение, а еще стояли стакан молока и стакан апельсинового сока.

Кляйн взял яйцо. Откусил, взглянул на мучнистый желток вкрутую. Блондин одобрительно пробормотал.

– Что такое? – спросил Кляйн. Приглядевшись к мужчине, он понял, что волосы у того были светлыми не от природы. Их покрасили.

– Я так и знал, что вы сперва возьмете яйцо.

– Правда?

Мужчина кивнул и улыбнулся.

– У вас тут что, сплошные проверки? – сказал Кляйн.

Улыбка мужчины потухла:

– Я не хотел вас обидеть. Мне бы в голову не пришло вас проверять, дорогой друг Кляйн.

Кляйн буркнул, засунул остатки яйца в рот, прожевал и спросил:

– Как тебя зовут?

– Я Павел.

– Неправда.

– Мы все Павлы, – ответил мужчина.

Кляйн покачал головой:

– Вы не можете все быть Павлами.

– Почему? – спросил мужчина. – Это урок?

– Урок? – сказал Кляйн. – Это что еще значит?

– Мне это записать?

– Что записать?

– «Вы не можете все быть Павлами». И все, что сходит с ваших уст.

– Нет. – Кляйн чувствовал, как внутри него растет странный ужас. – Не надо ничего за мной записывать.

– Это тоже урок? – спросил Павел. – Ничего не записывать?

– Нет никаких уроков. Хватит это твердить.

Кляйн приступил к бекону. Пока он ел, Павел смотрел на него, сосредоточенно наморщив лоб, словно боялся что-то упустить.

– Я здесь пленник? – спросил Кляйн.

– Пленник? Но мы же вам помогаем.

– Я хочу уйти, – сказал Кляйн.

– Зачем? – осведомился Павел. – Мы в вас верим, друг Кляйн. Зачем вы хотите уйти? Вы еще не поправились.

– Тебя же не всегда звали Павлом, правильно? – спросил Кляйн.

Павел как будто удивился и неохотно признал:

– Нет.

– И как тебя звали раньше?

– Мне не полагается об этом говорить. Это мертвое имя. «Чтобы обрести себя, нужно потерять себя». Это урок.

– Да все нормально, – сказал Кляйн. – Мне сказать можно.

Павел посмотрел налево, потом направо, потом наклонился и прошептал на ухо Кляйна:

– Брайан.

– Брайан? – переспросил Кляйн. Павел поморщился.

– А почему Павел? – спросил Кляйн. – Почему вы все Павлы?

– Из-за апостола. И еще брата философа.

– Что происходит?

– Труд, – ответил Павел с какой-то странной интонацией, словно ребенок, который цитирует что-то наизусть. – Великий труд и чудо, каких никогда не было на сей земле.[1] – Он придвинулся ближе и прошептал: – У нас для вас есть святыня.

– Святыня?

– Ш-ш-ш, – сказал Павел. – Они не понимали ее ценности. Но наш агент понял.

Кляйн краем глаза заметил движение. Обернулся к двери и увидел второго мужчину – без руки, блондина. Тот хмурился.

– А, – сказал Кляйн. – А ты, наверное, Павел.

Павел рядом напрягся. Поднял поднос и заспешил на выход. Павел в дверях подвинулся, чтобы пропустить его, затем пошел следом, прикрыв за собой дверь.

Через несколько часов пришел другой Павел с обедом, а вскоре – новый Павел, который сменил повязку, сделал Кляйну массаж ног и помог дойти до туалета. Оба были неразговорчивы, оба отвечали на вопросы односложно и обтекаемо. Да, их всех зовут Павлами. Да, раньше у них были другие имена, мертвые имена, но оба твердо отказались их раскрывать. Нет, он не пленник, заявляли они, но оба так настойчиво просили не подниматься с кровати, что Кляйн чувствовал себя именно пленником. Каждому Павлу он задавал вопросы: «Что я здесь делаю?» и «Что вам от меня надо?», но они только улыбались. Заверяли, что ему всё объяснят в свое время. «Кто?» – спрашивал он и не удивлялся их ответу: «Павел».

Когда удалился последний Павел, Кляйн попытался разобраться в происходящем. Сможет он выбраться так, чтобы его не остановили? Плечо все еще подергивало, если двигать правой стороной тела. Голова тоже болела, но нож из глаза практически пропал, а если и возвращался, то вовсе не такой жестокий, словно тыкал в рану с уже прижженными краями, только чуть поддевал мясистый край мозга. Едва ли на пике сил, но и далеко не в упадке. Но хватит ли этой формы, чтобы уйти?

За день картины стали казаться привычными, уже не такими странными. Да, они были гротескными, но помнить об этом становилось все трудней и трудней. Кричащий или поющий человек казался все более и более второстепенным для композиции в целом, и Кляйн обнаружил, что больше думает о расположении охряного, черного и липко-белого цветов, о свете и тени, причем эти мысли даже успокаивали.

Вошел Павел – новый или знакомый, он уже не следил. Все стали казаться ему на одно лицо. Этот Павел нес поднос с ужином. Кляйн медленно поел. В мыслях произнес, что чувствует себя уже гораздо лучше.

– Павел, – начал он.

– Да?