Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

В октябре 1834 года Яков рассказал историю о двух местных священниках: как-то отец Матвей приехал во Владимир в надежде стать очевидцем визита царя. Находясь там, он столкнулся с Василием (по-видимому, крепостным), который сказал ему, что и отец Иван собирается посетить город по той же причине. Матвей, знавший, что это была неделя, когда служить должен был он, «струсил… боясь, чтобы в отсутствие их обоих не понадобилось какой требы» и покинул Владимир, не дождавшись приезда царя. Как оказалось, отец Иван даже не думал куда-нибудь ехать. Жена Матвея была «в ужасной на него претензии, что дела не сделал, а денег порядочно истратил». Из этой истории следует, что не только в семьях помещиков расходы контролировали жены; она также представляет местных священников людьми ответственными и благонамеренными, что контрастирует с большей частью литературы XIX века, где деревенские священники выведены в качестве фигур комических (этот прием часто использовала и Джейн Остин, так что речь вряд ли идет о каких-то российских особенностях)[181].

Еще одной категорией деревенских жителей, с которой взаимодействовали Чихачёвы, были по-настоящему бедные дворяне. С ними Чихачёвы не дружили: им оказывали благодеяния. В бухгалтерской книге за 1831–1834 годы Наталья отмечала небольшие суммы, выдававшиеся бедным дворянам: например, 2 рубля 31 копейку, поданные «бедному офицеру» в декабре 1831 года[182]. А в августе 1840 года Яков дал 1 рубль 75 копеек для «бедных дворян» (или непосредственно им); в сентябре того же года он потратил два с половиной рубля на шесть банок помады[183]. Помощь бедным дворянам не всегда принимала денежную форму. В ноябре 1835 года Наталья дала бедной дворянке не только 88 копеек, но и десять аршин холста и два мотка ниток. Другую бедную дворянку, Александру Гавриловну Хрещову из Костромской губернии, Чихачёвы пригласили пожить у себя[184]. Дистанция между имущими и неимущими, очевидно, была более заметной, чем их формально одинаковый юридический статус.

Дворяне, еще недавно входившие в общество состоятельных помещиков, могли очень быстро потерять свое высокое положение в результате хозяйственной или служебной неудачи. В 1850 году друг Андрея Владимир Копытовский из Астраханской губернии обсуждал перспективы и происхождение возможного жениха своей старшей дочери. Желая узнать о молодом человеке, «что за сокол ясный», Копытовский навел справки. Некоторые известия оказались хорошими: двадцатипятилетний «наш дворянин» учился в Санкт-Петербургском университете, имел чин коллежского секретаря (десятый из четырнадцати в Табели о рангах), служил старшим помощником правителя канцелярии астраханского военного губернатора и получал жалованье в 600 рублей серебром. Для Копытовского это означало, что у молодого человека «голова на плечах, а не арбуз». К несчастью для юноши, однако, у него «ничего больше [не было]». Копытовский выяснил, что его отец потерял состояние на спекуляциях, связанных с рыбной ловлей, и отказал юноше[185].

Друг детства Андрея, Павел Тимирязев, в письме, написанном в 1850 году, рассказывая о своей жизни, подробно описал, с какой легкостью общественное положение дворянской семьи могло прийти в полный упадок. У Тимирязева всего было семеро детей: трое сыновей – офицеры, четвертый – кадет, две дочери учились в Москве «под надзором матери». Их отец утверждал, что на тот момент уже пять лет не видел детей – и, по-видимому, жену – и что его младшая дочь в возрасте двух лет была «взята на попечение деда и бабки [с материнской стороны]». Так что, добавляет Тимирязев, «по разным обстоятельствам не узнаем друг друга, [если] где встретимся». Тимирязев потерял свое имение «по несчастью». Он попытался купить деревню «за полцены», приняв на себя выплаты по закладной Опекунского совета. Он подписал бумаги, но оказалось, что имение уже находилось под опекой (скорее всего, из‐за неплатежа по долгу), что делало его продажу незаконной: факт, который от него «скрыли». После подписания договора о продаже он переехал в новую усадьбу со всем имуществом, когда оставалось еще четыре месяца до полного завершения сделки, выплатив продавцу 13 000 рублей (перед этим Тимирязев уже продал собственное родовое поместье некоему господину Новикову). Затем его «повели… по судам», и в конце концов усадьба была продана другому покупателю, а вся собственность Тимирязева «пропала». Потеряв все свое состояние, он тем не менее решил поправить дела, получив должность городничего, то есть начальника полиции в каком-нибудь уездном городе. Еще на военной службе он был ранен, но, уходя в отставку, по какой-то причине не подал прошения о пенсии, поэтому теперь надеялся, что в сложившихся обстоятельствах ему вместо пенсии дадут должность. Он заканчивал письмо надеждой на возрождение дружбы с Андреем, но колебался, не зная, будет ли тот рад его видеть[186].

Подводя итог, отметим, что отношения Чихачёвых с сообществом окружающих их людей различных (не крепостных) сословий весьма причудливо соединяли эгалитарность и иерархичность. С одной стороны, Чихачёвы принадлежали к традиционному в России миру разросшихся дворянских семейств, члены наиболее влиятельных ветвей которых входили в круг высшей аристократии. Будучи дворянами, такие помещики средней руки, как Чихачёвы, имели тот же юридический статус, что и один из Волконских, Голицыных или Бутурлиных. В то же время их отношения были совершенно не равными, поскольку Чихачёвым приходилось полагаться на своих более могущественных знакомых, чтобы обеспечить детям образование, успешную карьеру или выгодный брак.

В свою очередь, более богатый дворянин мог вести (и вел) себя с семьями круга Чихачёвых примерно так же, как Андрей вел себя со своими наиболее доверенными крепостными. Провинциальные среднепоместные дворяне, которые во всех отношениях были ровней Чихачёвым, были тем кругом, с которым Чихачёвы поддерживали повседневные оживленные отношения посредством неформального общения, поездок, писем и чтения, хотя даже внутри этой группы существовали тонкие различия в положении, определявшиеся возрастом и опытом.

Представители среднепоместного дворянства были естественными лидерами в российской провинции, будучи хозяевами своих крепостных крестьян и занимая (в особенности после реформ 1860‐х годов) различные выборные должности. Они обладали более высоким сословным положением и привилегиями, чем их соседи, такие как купцы, промышленники, люди свободных профессий, священники, чиновники низших рангов или обедневшие дворяне, но в то же время у них с этими людьми были общие культура и интересы.

Жизнь Чихачёвых сосредотачивалась вокруг родового дворянского имения, включавшего в себя усадьбу помещика с хозяйственными службами, а также населенные крепостными крестьянами деревни. Для Натальи имение определяло границы сферы ее хозяйской власти. Для мужского мира Андрея сельская жизнь была оплотом любого нравственного или, как говорил он сам, «добросовестного» существования и источником уникальной русской самобытности. В общественном устройстве российской деревни, в которой проживал помещик, его отеческая власть сочеталась с не менее важными и строго определенными обязанностями хозяйки и ряда фигур-посредников, чьи полномочия были более ограниченными. Таким образом, помещичье имение представляло собой континуум власти, где мужчина-патриарх находился на вершине многоуровневой иерархии. Твердо установившиеся роли, позволявшие дворянскому семейству осуществлять свои полномочия, налагали существенные ограничения на употребление власти каждым конкретным членом семьи и тем самым поддерживали социальную стабильность империи в целом.