Я Распутин. Книга четвертая - Алексей Викторович Вязовский

которой ободрали охранные подразделения Пермской местной бригады. Таких бригад, аналога Внутренних войск, по России числилось двадцать с лишним штук и среди прочего на них лежала обязанность конвоировать “казенные транспорты”.

Когда закончилась суматоха с Алексеем, местное начальство выдохнуло, но ненадолго — на господ надворных и коллежских советников насел я. Попытка воспротивится привела к тому, что я тупо арестовал начальника железной дороги, а на его вопли “Я буду жаловаться!” обещал довезти его прямо до Петербурга. После чего крепко замотивированные остальные принялись за работу и действительно, в трое суток подготовили эшелон к отправке, присовокупив и бронепоезд типа “Хунхуз”, недавно законченный постройкой.

А вот дальше сильно выручил Лыщинский, когда до меня вдруг дошла проблема с охраной такого ценного груза на маршруте. Команда бронепоезда состояла только из артиллеристов, десант и пулеметчиков они должны были получить уже на фронте, в самой Перми строевых частей не имелось и я уже подумывал своей властью мобилизовать полицейских, как Лев Владимирович напомнил про эти самые местные команды. Вот пока эшелон готовили к отправке, местные команды бригады прислали по пять человек, что позволило сформировать полноценную сотню охраны. Для них к моему поезду прицепили еще два вагона и мы, наконец, тронулись.

Через полтора дня мы пересекли новенький Николаевский мост в Ярославле, открытый как раз к 300-летию, прогрохотав над Волгой под его ажурными арками.

Довольный Алексей всю дорогу таращился в окно и постоянно спрашивал меня или того из взрослых, кто был рядом. Он, конечно, обещал мне никуда не убегать, но я все равно не хотел рисковать — если наследник пропадет еще раз, из моих рук, меня сожрут с говном и будут правы.

— Как Нева, такая же широкая! — поделился Алексей впечатлением от Волги.

— Ну что ты, Алеша, это Нева как Волга. Вон, чуть ниже, в Кинешме, Волга в два раза шире. А в низовьях так и в четыре и более.

Цесаревич возвел глаза к потолку купе и принялся считать, шевеля губами и пальцами.

— Дядя Гриша, это что же, две версты? — изумленно выдал он через несколько секунд.

— Вроде того, — согласился я. — И Днепр немаленький, а уж у нас, в Сибири реки вообще агромадные!

— Енисей?

— И Енисей, и Лена, и Обь с Иртышом. Тебе, Алеша, большая держава достанется, всего в ней много.

— Людей в ней мало, — вдруг возразил наследник. — Мы два дня едем и часами только поля и леса за окном.

А молодец парень, наблюдательный.

— А вот когда к бабушкиной родне ездили, в Копенгаген, — продолжил Алексей, — так там деревня на деревне и город на городе.

— Все правильно. И потому русских людей беречь надо, чтобы легче такую страну обустраивать. Вон, Ломоносов еще сказал — могущество России прирастать будет Сибирью и Северным океаном, а у нас за Уралом от силы миллионов десять живет.

Романов-младший задумчиво кивнул.

***

В Москве нас даже на вокзал не пустили, загнали на Брестскую-Сортировочную, ко второй стороне платформы подали питерский литерный, из которого вышел Великий князь Петр Николаевич — странно, я ожидал увидеть Аликс или уж самого императора. Но и так неплохо, родственник все-таки, глава гвардии.

Следом высыпали казаки конвоя, встречать своего атамана — Алексей, так сказать, по праву рождения, являлся верховным атаманом всех казачьих войск. Вышел он крайне серьезный, обошел строй, держа руку у своей фуражечки, и вдруг как дал звонким-тонким голосом:

— Здорово, станичники!

Казаки уже набрали воздуха, чтобы рявкнуть во всю мочь, но Петр Николаевич успел показать им “тише!” и они ответили уставным “Здра-жла-ваш-импе-раторск-соч-ство!” вполголоса, так, чтобы никто посторонний не услышал.

Пока наследник по моему совету обошел небольшой строй нашего эшелона и вручил “наградные” серебряные рубли, пожав руки и персоналу, и командиру караульной команды, я успел перебросится парой слов с великим князем.

— Гвардия уж очень недовольна приказом оставить шашки, — попенял мне Петр Николаевич.

— А потери как?

— Потери среди офицеров снизились, спорить не буду. В линейных частях на этом не останавливаются, а переодевают офицеров в солдатское. Но честь!

— Ну так и вам бы так же, а то ради пустого гонора гибнуть!

— Вы не понимаете, пропадает сам смысл военной службы!

— Ничего, немца побьем, все вернется, так и объясняйте — мол, кто желает на параде победы в Берлине пройти, пусть сейчас делает как приказано, России жизни офицеров нужны!

Командующий гвардией хмыкнул, но тут Алексей закончил обход, подошел к нам и протянул мне руку:

— Григорий Ефимович, — по всей форме начал он, — примите мою благодарность за возможность посмотреть мою страну вблизи.

— Рад служить, Ваше императорское высочество!

***

И снова дым паровоза, искры из трубы и гудок, с которым мы пролетали станцию за станцией — три наших состава шли как “литерные эшелоны серии К”, зеленой улицей, сквозь открытые светофоры, останавливаясь только для того, чтобы заправиться или сменить паровоз. Надо будет путейцам выписать благодарность — как я сделал это в Перми, раздав более пяти тысяч рублей премиальных. Ну и Лещинскому орденок выпросить, за идею.

Передать орудия фронту и сразу вернуться в Питер не вышло — пришлось еще пометаться, пробивая эшелоны со снарядами. И все пробивая военную бюрократию лбом и мандатом военного министра.

Но, наконец, орудия встали на позиции, боезапас подвезли и недавно назначенный командовать 3-й армией Брусилов приказал начинать обстрел.

Неделю земля тряслась от грохота разрывов, Ставка требовала от генерала немедленно начинать штурм, но он упорно увиливал, ссылаясь на приказ о недопущении потерь. Всю тяжелую артиллерию он сосредоточил вдоль железных дорог на Львов и Ярослав, что позволило довольно быстро “проломить” первый обвод обороны — пали форты Борек и Хурко. Ну а дальше уже дело техники, понемногу подтягивая войска и пушки, Брусилов еще за неделю вскрыл всю оборону, как консервную банку и 21-го июня Перемышль пал.

Радость от взятия отравило только известие о начале боев на Кавказском фронте, впрочем, там активность пока невысокая — основные силы турок на европейском берегу Босфора и потому на востоке у них плотность невелика. Может, и без резни армян обойдется.

Удрать сразу из взятой крепости не срослось — для начала в меня вцепились репортеры, уж больно эпичную картину я представлял. Нет, к очкам и шелковому сюртуку публика за последние годы попривыкла, но вот в сочетании с красной кожей “личного господина Распутина конвоя”, хе-хе… Так что пофотографировали меня на обломках разбитых артиллерией постов, а потом я осознал, что милейший Алексей Алексеевич Брусилов ловко и ненавязчиво впряг меня в разруливание локального транспортного коллапса.