Семь корон зверя - Алла Дымовская

– Поэтому, я думаю, было бы глупо с моей стороны оттолкнуть малышку и тем самым, возможно, нажить потенциального врага, вместо того чтобы постараться приобрести безупречного исполнителя и преданного слугу. Здесь надо действовать осторожно и осмотрительно.

– Какова будет моя роль в настоящий момент и на будущее? – Для Миши их беседа приобрела деловой оборот, а значит, требовалось обсудить и запомнить детали и обговорить их на случай возможных недоразумений.

– Для начала – полное невмешательство. Полное! Что бы я ни делал! Что бы при этом ни чувствовал ты сам! – Хозяин отрезал фразы жестко и чуть повысив голос, словно вдалбливая их в Мишино сознание. – Если тебе будет больно – что ж, перетерпи. Помни, я сделаю все, чтобы твои мучения, если таковые вдруг возникнут, долго не продлились. Но это будет зависеть от того, чего ты хочешь.

– Я хочу эту девушку, Риту, – признался Миша не столько хозяину, сколько себе самому. – Вы знаете, Ян Владиславович, что я никогда не испытывал серьезных симпатий и никого никогда не хотел видеть рядом с собой. И я также никогда и никого ни о чем не просил. Но Рита нужна мне, хотя я и сам не пойму зачем.

– Тогда от тебя потребуется объявиться в ее жизни в нужный момент, когда – я скажу. И если ты все сделаешь правильно, то получишь верную подругу, а я – преданного мне до мозга костей вампа.

– То есть вы мне обещаете... я хотел сказать, находите нужным уважить мою просьбу? – поправился с заминкой Миша.

– Будь спокоен! – Хозяин усмехнулся, и на гладком, холеном его лице вдруг зыбью пробежала тень плохо скрываемого пренебрежения. – Экзальтированные и неопытные девочки – не моя стихия. А сейчас можешь идти. И помни – ни во что не вмешиваться, пока я сам не позову тебя.

Тем временем Рита спускалась вниз во всем блеске неповторимой боевой раскраски. Ее макияж, годный для светского раута на районной дискотеке, несколько нелепо выглядел при свете дня и переливался всеми цветами радуги. Тоненькое и худенькое ее личико совершенно утратило всякую индивидуальность под изрядным слоем штукатурки. Наскоро начесанные короткие волосы придавали ей гротескно взрослый вид. Но Рита не могла видеть себя со стороны и оценить непредвзято плоды своих получасовых усилий, сделавших ее похожей на молоденькую начинающую путану вокзального разряда. Слегка прищуренные зеленоватые, неяркие глаза, совершенно потерявшиеся в колючем частоколе торчащих противотанковых «ежей», бывших до нанесения на них синей туши вполне приемлемыми ресницами, видели в зеркале лишь отражение непобедимо прекрасной, только что вышедшей из кокона бабочки, расправляющей крылья перед первым полетом. Уверенность и непогрешимость юности компенсировали ей изысканный стиль, смелость заменяла собой меру и хороший вкус. Незнакомое прежде чувство большой и жаждущей ответа любви придавало решимости идти до конца, невзирая на лица и препятствия. На свое самозваное свидание с хозяином Рита шла не как на праздник, но как на штурм. И краска на ее нежной полудетской мордашке скорее служила ей одновременно оружием и броней, нежели дополнением к собственным достоинствам ее личика, вселяя оптимистичную веру в свою неотразимость. Оттого и шаг, коим она подошла к заветной двери, отчасти напоминал солдатский – печатный и казенный.

Возле заветных райских ворот из мореного дорогого дуба Рита остановилась и, не давая себе времени на опасное расхолаживающее раздумье, тут же и постучала, не нагло, но твердо и с достоинством. Услышала приглушенное и короткое: «Войдите!», и нежданно вспотевшей ладошкой повернула блестящую псевдобронзовую ручку двери. Остановившись на пороге, Рита, несколько оробев, пролепетала необязательные и бессвязные слова приветствия, одновременно пытаясь оглядеться и ничего не видя из-за пульсирующей пелены на глазах.

Ее появление пришлось как нельзя более кстати. Яну Владиславовичу более не нужно было обдумывать деликатные, иезуитские подходы, проигрывать в голове возможные варианты тонкого обольщения, требующие выверенной взвешенности каждого слова. Своим приходом Рита разрешила его от лишних забот, сняла запреты и отмела условности, превратив тернистый путь ее приручения в легкую и приятную дорогу. Благодарный за избавление от хлопот, хозяин поднялся с дивана и, нарушив свою монументальность, пошел навстречу девушке.

Когда хозяин, взяв ее тоненькую влажную ручку в свою, увлек Риту за собой, серьезный и нежный одновременно, она лепетала, семеня за ним к дивану, ненужные и смешные слова, не веря простоте своего счастья. Оружие было отложено, ни за чем не надобное и бесполезное. Ее любимый понял ее без объяснений и лишних разговоров, понял с одного взгляда и принял все, что девушка принесла ему, – и душу, и тело, и простодушную надежду. И в полусумеречной комнате с восточными запахами и мягкими, тягучими тенями по углам парила пурпурная, переливающаяся оранжевым теплым плеском безудержная радость, не верящая до конца в свое воплощение, и холодная голубая пелена, неявная и спокойная, но всевластная и грозная, уверенная в своей победе над ликующим огнем осуществленной мечты.

Никогда еще за всю свою умеренно бурную, но достаточно примитивную любовную жизнь Рита не отдавалась с таким упоением и чувством, никогда не тратила столько пыла, не ощущала такого лихорадочного бреда страсти. Но страсти не дикой и животной, а благодарной и жаждущей преклоняться и боготворить, сжигающей более сердце, чем непостоянную плоть. Не имея еще достаточно опыта, чтобы в полной мере оценить мужские достоинства обожаемого хозяина, девушка все же краем затуманенного сознания уловила, что получает много больше, чем стоит сама. Трогательным, сдавленным шепотом, когда позволяло ее судорожное дыхание, она пыталась донести своему кумиру всю безмерность восторга, выплескивающегося из переполненной чаши ее любви, готовность быть вечной его рабой и наложницей, кем угодно, только бы навсегда быть рядом с ним.

Сколько бы ни было в ее нынешнем могучем теле сил, Рита, однако, насытилась и утомилась в трудах любви куда раньше своего хозяина, но находила неизъяснимое удовольствие в том, что еще нужна ему, что желанна, и старалась уже лишь для того, чтобы доставить своему избраннику всю полноту удовлетворения. Старания ее продлились довольно долго, совершенно измотав девушку и душевно, и физически. Груз ее эмоций сделался совершенно неподъемным, но Рита не решилась пожаловаться на усталость, боясь разочаровать или оттолкнуть от себя того, без кого уже не представляла дальнейшей своей жизни. Уроки самопожертвования всегда обходятся слишком дорого тому, кто их получает, и потому единственным желанием Риты, когда хозяин наконец оставил ее в покое, было убежать и забиться в уединенный уголок, чтобы тихо и без посторонних глаз пережить и принять сошедшую на нее чрезмерную ношу благодати. Видя, что хозяин не пытается ее удержать, а как бы одной улыбкой ласковых глаз отпускает на время, Рита, радостная от его понимания, стала быстро и беспорядочно одеваться, но не смогла просто уйти, а опустилась на колени у дивана, с которого хозяин и не думал подниматься, и, взяв его руку в свои ладошки, коротко и стыдливо поцеловала и на миг прижалась щекой. Потом торопливо заговорила, что пора идти и столько дел на кухне и в саду, но она придет, как только в ней будет нужда, по первому зову или просто так, если ей будет позволено, и робко пробовала найти одобрение и согласие на дорогом ей лице. В ответ ей только опустились тяжелые молочно-белые веки, и в тенях темных веероподобных густых ресниц она прочла: «Да!» Девушка вышла прочь, и вихрь ее сумбурных мыслей нес ее наверх на неведомых крыльях, в ее одинокую спаленку, куда она сейчас стремилась и летела, хотя на деле ее заплетающиеся ножки едва несли ее по пушистому ковру лестницы. В ослеплении любви и первой маленькой победы Рита даже не вспомнила, а может быть, и не заметила того обстоятельства, что за все время постельных схваток, пиршества соединившихся в страсти тел, от первого до последнего скрипа закрывающейся двери, Ян Владиславович не сказал ей ни единого слова.