Государево дело - Иван Оченков

– А вы тогда на что? – удивился я. – Епископы, монахи да священники! Вот и покажите людям красоту и истинность веры православной! Бухтеть про Третий Рим много ума не надо, а вот убедить людей к истине прийти – разве не достойная стезя для истинного пастыря?

– Да, умеешь ты, царь православный, в искушение ввести… – покачал головой Филарет.

– Ну сам посуди, владыка! – не ослаблял напор я. – Чехи – они, как и русские, от одного славянского корня. Язык у нас схож, вера разная, но латинство одинаково не приемлем. По первости будут, конечно, дичиться, не без этого. А вот вырастут у людей дети да внуки – и станет для них Русь домом, а они – русскими.

– Ну, ладно-ладно, – сдался патриарх, – уговорил, аки змей сладкоречивый! Ты мне только одно скажи: где на все это денег взять? Тут ведь одного рижского леодра[34] не хватит!

– Эх, Федор Никитич, – покачал я головой, напомнив мирское имя патриарха. – И где тот миллион! Уж и полушки от него не осталось, все в дело пошло…

Зачем я позвал на это совещание Филарета и Пожарского? Все просто. Первый – представитель старой московской знати, предки которой служили еще сыновьям первого московского князя Даниила и их потомкам. Второй, напротив, представлял многочисленных худородных русских дворян, большинство из которых выдвинулись во время Смуты. Увлечь этих людей перспективами освоения земель Дикого поля дорогого стоило. После устройства засечной линии появится много свободных от владельцев и вместе с тем весьма плодородных земель, получить которые в поместье или, еще лучше, в вотчину было очень заманчиво. Ради такого куша они горы свернут! И что самое главное, для достижения вожделенной цели будут интриговать против друг друга, а не против верховной власти. То есть меня.

Весть о том, что князь Щербатов будет биться на поединке с посланником гетмана Сагайдачного, вихрем разнеслась по Москве. Слишком памятны были столичным жителям, пережившим Смуту, бесчинства, творимые запорожцами на службе у разного рода самозванцев. Молодой же князь был своим, принадлежавшим к старому и известному всем роду. Так что казаку никто не сочувствовал, скорее все желали победы молодому дворянину. Хотя дуэли не были приняты в Русском государстве, существовала традиция судебных поединков, когда силой оружия решалось, на чьей стороне Бог, а кто сутяжничает по наущению Врага рода человеческого. Вот и эту схватку многие рассматривали как суд Божий.

Разумеется, я тоже не мог пропустить такое событие. Во-первых, казак своей наглостью изрядно меня разозлил. Во-вторых, как ни стыдно это признавать, развлечений в Москве не так много, и я откровенно скучал. В-третьих, я испытывал достаточно противоречивые чувства к молодому князю Щербатову. С одной стороны, он спас во время бунта от гибели маленькую Марту Лямке, а она, как ни крути, моя дочь! С другой – проведенное дознание со всей отчетливостью показало, что Дмитрий замешан в бунте. И хотя прямых улик против него не было, в другое время и косвенных вполне хватило бы для допроса с пристрастием.

Распорядителем поединка вызвался быть фон Гершов. Он быстро договорился с полковником Одинцом и его людьми, что схватка будет до смерти или пока одна из сторон не признает себя побежденной. Оружием дуэлянтов будут сабли. Драться им придется пешими и без доспехов. Если оружие сломается, его можно заменить, но кинжалы или любые другие ножи не допускаются. После этого померанец деловито измерил длину клинков у обоих участников и, сделав вывод, что разница совершенно некритична, дал знак.

Пока князь с казаком готовились к схватке, я спросил у сидевшего от меня неподалеку Пожарского:

– Дмитрий Михайлович, а где твой Петька запропал? Что-то я его давно не видел!

– Недужен, – смущенно ответил князь.

– Это чем же? – ухмыльнулся я.

– Да так, – помялся бывший предводитель ополчения, – хворает…

– Может, к вам лекаря прислать?

– Благодарю за милость твою, государь, а не стоит, – твердо отказался Пожарский. – Бог даст, поправится.

На самом деле я прекрасно знал причину недуга княжича. Не так давно сильно сдавший в последнее время Пожарский решил, что старшего сына пора женить, и стал подыскивать ему невесту. Поскольку Дмитрий Михайлович был человеком домостроевских понятий, поинтересоваться мнением наследника ему и в голову не пришло. Будущую невестку он подобрал из довольно состоятельной семьи хорошего древнего рода и был уверен, что сделал все как нельзя лучше. Каково же было удивление старого воина, когда Петр, вместо того чтобы на коленях благодарить отца за заботу, уперся рогом и заявил, что жениться теперь вовсе не желает. А на вопрос, какого ему еще рожна надобно, отвечал, что суженая у него есть и ему без нее свет не мил, а если батюшка будет упрямиться, то он лучше без наследства останется, чем женится на нелюбимой! За подобную наглость Петька был нещадно бит и посажен под замок на хлеб и воду. Последнее, впрочем, совершенно не помогло, и княжич продолжал стоять на своем.

– Стало быть, не хочет жениться? – усмехнулся я, внутренне потешаясь над попытками прямодушного князя скрыть свои мысли.

– Ты, я смотрю, и так все знаешь!.. – с досадой пробурчал Пожарский.

– Не все, князь, – засмеялся я. – К примеру, совсем не знаю, кому же так повезло.

Тут начался поединок, и мы, прекратив посторонние разговоры, впились глазами в участников. Григорий – шустрый малый с дерзким и по-своему красивым лицом. Про таких говорят – девкам нравятся. Саблей владеет, как продолжением руки, выписывая на потеху собравшимся разнообразные кунштюки и насмешливо при этом улыбаясь.

Дмитрий, напротив, довольно высок ростом, неплохо сложен. Лицо его не слишком выразительно, и на противника он смотрел спокойно и с легким недоумением, как будто не понимая, что вокруг происходит. Клинок держал опущенным острием вниз, никаких пируэтов им не выделывал и вообще держался совершенно невозмутимо.

Первым в атаку ринулся казак, обрушив на своего противника град ударов, постоянно меняя их направление и силу. Князь пока только оборонялся, то отбивая их, то уворачиваясь от наседавшего противника. Так длилось довольно долго, и казалось, что еще немного – и запорожец дожмет своего врага, но тут Щербатов перешел в контратаку, и лезвие его сабли легко чиркнуло соперника по предплечью.

– Корнилий, ты его учил? – спросил я у телохранителя.

– Нет, ваше величество, – сдержанно ответил Михальский.

– Странно, этот удар был вполне в твоем стиле.

– Нет, государь, – скупо улыбнулся он, – если бы это был я, казак уже остался бы без руки.

– Если бы это был ты, он бы и не подумал задираться, – пробурчал я в ответ. – Твое мастерство всем хорошо известно. Но все же я уверен, что без твоих уроков не обошлось.

– Я когда-то учил Панина, – пожал плечами литвин, – а князь начинал службу в его полку.