Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - Алексей Валерьевич Голубев

обусловлены претензиями центральной власти, стремящейся обнаружить в местном пейзаже историческую аутентичность, чтобы утвердить символический контроль над северными регионами СССР как бескрайним лирическим пейзажем – вопреки неоднородному этническому составу, трагической истории принудительного труда, суровому климату и каменистой почве, сопротивляющейся обработке[212].

Лиризм северорусского пейзажа, где таежная природа неизменно соседствовала с озерами и старыми деревянными сооружениями, определял политику реставрации и риторику защитников архитектурного наследия, постоянно подчеркивавших «органическую связь» между местной природой и традиционным зодчеством[213]. В послевоенные годы советское движение за сохранение объектов архитектуры переросло в процесс поддержания и конструирования лирических пейзажей ради эстетического наслаждения городской публики.

Александр ополовников и создание музея «Кижи»

На острове Кижи в Онежском озере находится один из крупнейших и самых известных в России музеев деревянного зодчества под открытым небом. Центром музея является Кижский погост, получивший статус охраняемого государством «культурно-исторического памятника» в 1920 году, хотя вплоть до 1936 года местной общине разрешалось использовать его церкви для богослужений. Во время Второй мировой войны погост не пострадал, но сразу после ее окончания в 1945 году правительство Карело-Финской ССР выделило средства на масштабную реконструкцию, чтобы не допустить разрушения архитектурного памятника. Решение о послевоенных реставрационных работах объяснялось намерением местных властей превратить Кижи в открытый для посещения музей. Кижи, значимый и знаменитый памятник архитектуры, лучше всего подходили на роль воплощения и символа духа Карелии, к тому же этот объект можно было использовать и в воспитательных целях – чтобы способствовать формированию региональной идентичности среди местного населения[214]. В 1946 году руководство Карело-Финской ССР утвердило долгосрочный план, согласно которому на острове Кижи предполагалось собрать «ансамбль памятников местного самобытного зодчества». Замысел заключался в том, чтобы переместить на остров Кижи примечательные архитектурный объекты со всей Карелии[215].

Помимо просветительских задач, важную роль в поисках исторической идентичности в регионе играли политические мотивы. Как уже упоминалось, после Второй мировой войны руководство Советской Карелии пыталось обосновать статус республики как полноценного члена Советского Союза, несмотря на то, что этническое большинство в ней составляли русские. Так, местным властям удалось получить разрешение у советского правительства на переселение в Карелию финнов-ингерманландцев, в 1930‐е годы депортированных из Ленинградской области в Сибирь и Казахстан. Благодаря этой мере около 21 000 ингерманландцев в 1948–1949 годах переселились в Карелию, но «Ленинградское дело», крупнейшая послевоенная политическая чистка, поставило крест на этой переселенческой кампании[216].

Для утверждения региональной специфики архитектурные объекты играли не менее важную роль, чем люди, так как при правильном подходе они могли служить материальным свидетельством древней карельской истории. В 1947 году правительство Карело-Финской ССР пригласило двух московских архитекторов совершить поездку по карельским селам для «обследования, учета, обмеров, фотографирования памятников архитектуры и предметов народного творчества и принятия первоочередных мер по их сохранению»[217]. Одним из архитекторов был Александр Ополовников, родившийся в Рязанской губернии в дворянской семье и в 1939 году с отличием окончивший Московский архитектурный институт. Руководителем его дипломной работы был Моисей Гинзбург.

В профессиональной деятельности Ополовников пошел по другому пути, нежели Гинзбург. Он стал одним из главных теоретиков и практиков советского движения в защиту памятников архитектуры, участвуя во множестве проектов, направленных на сохранение и реставрацию архитектурных объектов Русского Севера. После экспедиции в карельские деревни в 1947 году руководство Карело-Финской ССР поручило Ополовникову реализацию программы по сохранению, реставрации и собиранию памятников деревянного зодчества. Летом 1948 года перед архитектором поставили первую задачу – отреставрировать Успенскую церковь в Кондопоге. На следующий год Ополовникова назначили главным специалистом по реставрационным работам в Кижах и ответственным за преобразование острова в музей деревянного зодчества под открытым небом. В 1951 году под его руководством в Кижи перевезли дом XIX века и амбар – первые объекты в коллекции музея. В 1955 году, когда атмосфера в стране после смерти Сталина стала более свободной, Ополовников разработал масштабный проект по расширению музея и лично руководил перемещением в Кижи двадцати четырех объектов со всей Карелии[218].

В стратегиях реставрации Ополовников руководствовался эстетическим восприятием пейзажа Русского Севера (как пейзажа лирического), а не социальным (как архаичного). Среди материалов, собранных им во время экспедиций по карельским деревням, присутствуют не только схемы и планы сохранившихся исторических сооружений, но и схематичные наброски окружающего ландшафта. Например, на составленном Ополовниковым в 1954 году плане бывшего Муромского монастыря на Онежском озере, откуда на остров Кижи перевезли построенную в XIV веке церковь Воскрешения Лазаря, фигурируют (помимо самой церкви) окрестные бревенчатые постройки, деревья, берег озера и даже привязанные к причалу лодки[219]. Продумывая концепцию музея под открытым небом в Кижи, Ополовников делал упор на эстетическое единство архитектуры и пейзажа. Он подчеркивал:

«Памятник архитектуры – это не только он сам, само здание, стоящее изолированно от его окружения. В понятие „памятник архитектуры“ входит также и среда, где он находится: и природная, и архитектурная. Среда, которая так или иначе соотносится с художественным образом памятника и так или иначе воздействует на наше восприятие этого образа. Отсюда следует, что, предусматривая реставрацию памятника, надо как-то сохранить, а в отдельных случаях и по-своему реставрировать его окружение. Отсюда же можно сделать еще один существенный вывод, полезный не только архитекторам-реставраторам, но и органам охраны памятников архитектуры. Проекты охранной зоны, зоны регулируемой застройки и благоустройства территории, непосредственно примыкающей к памятнику, должны либо входить в состав проекта реставрации, либо обязательно прилагаться к нему»[220].

Чтобы удовлетворить политический запрос руководства Карело-Финской ССР на исконные нарративы и объекты, Ополовников сформулировал теорию сохранения архитектурного наследия как музеефикации исторического ландшафта. Он дал базовое определение музею под открытым небом как «собранию памятников архитектуры, экспонируемых на фоне типичного для них природного пейзажа»[221]. Поэтому, обдумывая концепцию музея «Кижи», Ополовников стремился создать такой ландшафт, дидактическое и политическое содержание которого оказалось бы легко доступно местной публике (к 1948 году между Кижами и Петрозаводском, столицей Карелии, установилось регулярное сообщение)[222]. Практическая ценность народного зодчества была сведена к нулю, так как оно превратилось прежде всего в исторический символ, предназначенный для визуального восприятия. Лиризм северного ландшафта в переводе на язык политики трансформировал местные сообщества в экзотические заповедники исконной древней культуры русских и карелов. «Русский Север и Карелия – это грандиозный единственный в своем роде исторически сложившийся заповедник народного деревянного зодчества», – писал Ополовников в книге о музее в Кижах[223]. Этот искусственный подход, где история переплеталась с природой, а архитектура воспринималась эстетически, как часть природного ландшафта, неизбежно привел к тому, что созданные Ополовниковым Кижи расходились с практиками народного зодчества Русского Севера.

К концу 1940‐х годов церкви в Кижах являли собой архитектурный палимпсест: в 1820‐е годы бревенчатые стены XVIII века обшили досками, а купола покрыли железом; в 1880‐е годы