Коллонтай. Валькирия и блудница революции - Борис Соколов

Никакого парохода для них не оказалось. С трудом удалось подрядить небольшое каботажное судно "Мариограф", причем путь ему по скованному льдами заливу должен был пробивать ледокол "Гриф". О том, как проходило дальнейшее путешествие, можно судить по дневнику Александры: "24 февраля. Утро. Ясное, морозное, солнечное. Минус двадцать. Медленно пробираемся сквозь льды среди внутренних шхер. Все призрачно, нереально. Реальны только солнце и мороз, небо и льды. Покормили вкусным завтраком. Почему-то вспоминается еда — одна ночь в Совнаркоме. Проголодавшись, пошли есть в три часа ночи, еды, конечно, нет, заспанные официанты принесли свежий хлеб и целую кастрюлю паюсной икры. Во всем теле приятная лень сытости и отдохновения.

25 февраля. Остановились возле деревянной пристани рыбацкого селеньица на острове Дагербю, чтобы взять уголь. Погрузка странно затянулась: население, узнав, что на пароходе русские большевики и красные финны, решило нас арестовать. Грузчики относятся к нам недоброжелательно. С берега нас рассматривают с угрюмым любопытством. Все население острова против нас. Лица разглядывающих нас непроницаемы и неподвижны, как финские скалы…

28 февраля. "Мариограф" окончательно обледенел. Из Дагербю нам на помощь вылетели 2 летчика. Не справились с бурей. Оба гидроплана разбиты. Один летчик погиб, другой тяжело ранен. Сидим на своем багаже как погорельцы. Кругом снежная пелена, ничего не видно. Мы от берега в 6–7 километрах. Неужели нельзя достать лошадей и по льду добраться до берега? Так и есть: подали лошадей. Пригодился коньяк: подарили его команде. ".

Между тем, 22 февраля был создан Наркомат военно-морского флота, который возглавил Дыбенко, все еще оставаясь в Гельсингфорсе. Его заместителем стал Раскольников.

24—26 февраля Александра написала Павлу большое письмо: "Мой любимый, мой милый, милый, милый собственный муж! К утру завтра будем в Швеции. Чудное зимнее утро, и, когда так красиво крутом, особенно чувствуется твое отсутствие. Не хватает мне твоих милых сладких губ, твоих любимых ласк, всего моего Павлуши, все думы о тебе, о твоей большой работе. Милый, иногда мне кажется, что в эти знаменательные дни, пожалуй, лучше бы, если бы ты был ближе к центру. Когда человек на глазах, ему дают ответственные дела, ставят на ответственный пост. Я все еще как-то не верю, что мы далеко друг от друга, так живо ощущение твоей близости. Мы с тобой одно, одно неразрывное целое. В тебя, в твои силы я верю, я знаю, что ты справишься с крупными задачами, которые стоят перед тобою во флоте, но знаю также, мой нежно любимый, что будут часы, когда тебе будет не хватать твоего маленького колонтая. А большой, пожалуй, даже чаще будет нужен тебе. Нужна очень интенсивная агитационная работа — думаю, как бы помочь тебе в этом .

Мой милый, милый Павлуша, чувствуешь ли, как мои мысли летят к тебе? Ласки вьются волною вокруг тебя и хотят проникнуть в твое сердечко. Как хотелось бы обхватить обеими руками тебя за шею, вся-вся прижаться к тебе, приласкать твою милую голову, найти губами губы твои и услышать твои милые ласковые слова, в ответ на которые так радостно вздрагивает и сладко замирает сердце. Милый! Любимый! Твой голубь так хочет скорее, скорее прилететь в твои милые объятия.

"25 февраля. Вечер. Отвалили! С хрустом подламывается лед. Ночуем во льдах. Я требую свежие простыни. Капитан Захаров, явно не наш, хоть и расшаркивается: "Завтра Стокгольм, там будут и простыни. А сейчас обойдетесь". Пришлось перейти на другой язык: "Я народный комиссар Коллонтай. Именем революции требую выполнять мои распоряжения". Простыни принесли.

Утром слева от нас взорвалась мина. Звук слабый — только высокий фонтан воды.

26 февраля. Мечтали о Швеции, а оказались затертыми во льдах. От напора льда взрывается мина за миной. Бывают случаи, что затертые суда остаются во льдах до весны. Нас все больше сжимает. Распоряжаюсь достать бутылки, чтобы запаковать наши последние прощальные письма. Ищут бутылки. Есть коньячные, но в них еще нетронутая жидкость. Не выливать же ее, когда мина, которая нас подорвет, еще только в перспективе. Спешно пишу письма.

Ветер крепчает. Взрываются мины. Зовут ужинать. Ем без аппетита".

Ночью при свете свечи она писала Павлу еще одно письмо, которое собиралась запаковать в бутылку и бросить в море. Точнее — на лед.

"Мой любимый! Взрываются мины, но настроение бодрое и веселое. Мы у берегов Швеции, но ветер нас гонит обратно. Пока у нас тепло и воды много. Не хватает только тебя, мой нежно-нежно любимый. Нет часа, когда бы я не думала о тебе, — чем нежнее думаю о тебе, тем досаднее, что уехала. Ты в моем сердце неотлучно. Остро до боли, до тоски охватывает желание увидеть тебя, услышать твой голос, твой милый всхлип, который я так люблю. Милый, милый, как было бы хорошо, если бы ты был здесь, тогда не все ли равно, где быть. Пусть бы и попали тогда в эту ледяную западню. "

Дыбенко из Нарвы прислал ей со специальным нарочным следующее письмо: "Милая, дорогая Шурочка! Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты, увидеть твои милые очи, упаст на груд твою и хотя бы одну минуту жить только-только тобой. Но в эти минуты я лишен своего духовного счастья. В эти минуты я не могу сказал тебе ни единого слова. В эти минуты я не могу услышат звук твоего голоса. О! Как я одинок в эти минуты. Шура, милая, ты, может быть, получиш это письмо тогда, когда не будет меня, я прошу тебя одно напиши и не забуд мою маму и успокой ее. Шура, я иду умират за свободу угнетенных. Вперед, к свободе! Прощай, милый мой Ангел! Вечно с тобой Павел". Грамотно писать Павел так никогда и не научился, хотя почерк у него был образцовый, писарский.

27 февраля "Мариограф" все-таки освободился из ледового плена и пристал к берегу. Дальше на санях добрались до Аландских островов, где находились шведские войска. Шведы не пустили делегацию в Стокгольм и вернули ее в Або. После этого Коллонтай 6 марта вернулась в Россию. Теперь она спешила обратно в Петроград. Но в спецвагоне уже не было прежнего комфорта. Коллонтай записала в дневнике: "Обслуга исчезла, — сообщает она в своем дневнике, — и это навело на мысль, что что-то меняется. И в Петрограде на Финляндском вокзале никто не встречает…"

8 марта она опубликовала в "Правде" статью "Новая Финляндия", где утверждала: "Рождается новая социалистическая советская Финляндия… Финляндия сейчас советская республика, которой с севера угрожают белогвардейцы, с юга русско-германский империализм… Бои между белой и красной гвардиями идут непрерывно. Но позиции советской власти в Финляндии укрепляются с каждым днем".

На самом деле все в Финляндии происходило с точностью до наоборот. Советские войска пришлось вывести из Финляндии после Брестского мира. Правда, остались русские добровольцы. Но немцы прислали на помощь финским белогвардейцам во главе с Карлом Маннергеймом дивизию генерала, графа Рюдигера фон дер Гольца. В мае красные финны были разбиты белыми, захватившими Хельсинки.

Между тем 28 февраля Дыбенко во главе 1-го Северного летучего отряда революционных моряков отправился защищать Нарву от наступавших немцев. Военный руководитель Комитета обороны Петрограда генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, чей брат был управляющим делами Совнаркома, не очень доверял "красе и гордости революции" и не сомневался, что под натиском даже незначительных сил немцев матросы Дыбенко быстро возьмут ноги в руки. Но Дыбенко был противоположного мнения. Однако его отряд, не приняв боя, уехал в Гатчину. Ленин говорил о "хаосе и панике, заставившей войска добежать до Гатчины". В результате Нарва была сдана без сопротивления. 16 марта Дыбенко сняли с поста наркома по морским делам. Он попытался представить это результатом политических разногласий и написал заявление: "Стоя наточке зрения революционной войны, я считаю, что утверждение мирного договора с австро-германскими империалистами не только не спасает Советскую власть в России, но и задерживает и ослабляет размах революционного движения мирового пролетариата. Эти соображения заставляют меня как противника утверждения мира выйти из Совета Народных Комиссаров, а потому слагаю свои полномочия народного комиссара по морским делам и прошу назначить мне заместителя".