Дорогой Джим - Кристиан Мерк

Именно здесь перед его взором внезапно открылось ни с чем не сравнимое зрелище, заставившее весь его гнев померкнуть. Крик застрял у Оуэна в горле.

Нед загнал кавалерию противника в ловушку.

Выслав вперед небольшой отряд верховых, он дал им приказ увлечь за собой большую часть вражеской армии, чтобы завести их в такое место, откуда им не удастся выбраться. Не зная местности, изобиловавшей тайными тропами и укромными местами, норманны приняли бой и угодили в ловушку — они кинулись в погоню и опомнились, только когда их лошади стали по самое брюхо увязать в жирной грязи — в болоте, со всех сторон окруженном лесом. Под его темным куполом валлийские лучники растерялись и, утратив ориентацию в пространстве, мгновенно перестреляли своих же собственных командиров. Пешие ратники, сопровождавшие отряд Неда, быстро покончили с оставшимися в живых врагами — поднырнув под брюхо лошади, они одним коротким ударом меча вспарывали ей живот, а после приходила очередь и всадника, душа которого расставалась с телом в тот момент, когда его роскошная, сделанная вручную в самом Париже, кираса с грохотом ударялась о землю. Теперь в лесу стоял один сплошной непрекращающийся стон — казалось, это стонет сам лес, — а кровь впитывалась в землю быстрее, чем дождевая вода.

Оуэн, натянув поводья, выжидал удобного момента. Если он появится сейчас, то из-за его утренней нерешительности Нед и остальные станут считать его трусом. Спешившись, он бесшумно растянулся на траве и молча смотрел, как его брат, припав к шее великолепного черного жеребца, поверг на землю валлийского полковника прежде, чем тот успел выхватить из ножен свой меч. Бедняга даже не сообразил, что произошло, когда меч Неда вонзился ему в грудь и серые глаза валлийца закрылись навеки. Обтерев окровавленное лезвие о траву, Нед обернулся в поисках новой жертвы.

И тогда небо, казалось, сжалилось над трусом.

— Принц Нед! — раздался крик одного из ирландцев. — Они пытаются зайти нам с флангов!

Небольшая группа валлийских лучников прорвалась через лес с левой стороны, их туники изорвались в лохмотья об острые шипы терновника, но в их лицах не было и тени страха. Прокладывая кровавую дорогу через строй только что вкусивших сладость победы ирландцев, они пронзительно завывали, точно обезумевшие банши.[20]

Именно в этот момент, сообразив, что это его единственный шанс, Оуэн вскочил на ноги.

Ирландцы, стоя спиной, не могли видеть, что в этот момент происходило на самом дальнем конце поляны. Кроме того, большая часть факелов уже валялась на земле — шипя и разбрасывая вокруг себя искры, они гасли, жизнь уходила от них быстрее, чем отлетали на небо души раненых воинов. Оуэн, молниеносно подскочив к лошади брата, одним быстрым движением перерезал сухожилия на ее задних ногах. В шуме боя никто и не услышал жалобного стона, когда раненое животное тяжело рухнуло на землю, подмяв под себя всадника.

Нед лежал на земле, ноги его и нижняя часть туловища оказались прижаты к земле тушей лошади. Он никак не мог понять, что произошло. Оуэн, окинув поле битвы быстрым взглядом, осторожно подошел к брату. Люди Неда сбились в кучку, чтобы отразить атаку, в свете горящих факелов они казались похожими на разъяренных великанов, однако ярость, с которой набросились на них валлийцы, все еще не давала им возможности вспомнить о своем полководце.

— Б-брат?! — хватая воздух ртом, пробормотал Нед, не сразу узнав склонившуюся над ним фигуру.

— Да. Это я, — ответил Оуэн, взобравшись на свою лошадь. Подтянув потуже ремни кирасы, он снова надел на руки латные перчатки. Потом, нагнувшись, подобрал валявшийся на земле щит брата. На полированной стали сверкало изображение корабля с убранными парусами.

— За это ты будешь навеки проклят! — хрипло проговорил Нед. В свете факелов его глаза отливали золотом.

— Теперь это знают лишь судьба да Господь Бог, — ответил Оуэн. Хлестнув коня, он поднял его на дыбы и заставил топтать копытами неподвижное тело Неда до тех пор, пока его единственный брат не перестал дышать. Убедившись, что Нед мертв, Оуэн дал шпоры коню, повернув его туда, где бились конные воины клана. Приподнявшись в стременах, Оуэн издал боевой клич и на полном скаку врезался в отряд, моментально пробив себе дорогу в первые ряды сражающихся. Одного вида его огненно-красных растрепанных волос и щита со знакомым всем гербом было достаточно, чтобы воины приободрились. Окружив своего предводителя, они с громким криком врезались в небольшую щель между валлийскими лучниками. Ирландские йомены, ловко орудуя своими короткими боевыми мечами, сдерживали врага, и если раньше кто-то еще мог надеяться на их милость, то теперь они были беспощадны. Через минуту все было кончено.

А еще через пару минут над полем битвы стояла тишина. Даже деревья и те, казалось, затаили дыхание.

Ирландцы праздновали победу и при этом превозносили до небес своевременное появление принца Оуэна, тем более что теперь их бывший предводитель, которого постигла столь позорная смерть — пасть под копытами лошади одного из презренных французов, — лежал на земле мертвый. Враги поспешно отступили — их военачальники, по-видимому, решили поискать для себя другие земли. Во всей округе замок Дун ан Бхайнтригх единственный не сдался на милость захватчиков.

Так началось правление Оуэна.

После своего возвращения в замок принц первым делом позаботился — разумеется, с согласия отца, — чтобы его брата Неда похоронили, как героя. Оуэн даже сочинил трогательную эпитафию на смерть брата, в которой яркими красками расписывал «его боевой дух, стоивший ему жизни». Когда же отец, окончательно сломленный еще одной смертью близкого человека, всего лишь месяцем позже последовал за Недом в могилу, Оуэн снова взялся за перо, только вторая эпитафия вышла куда короче и не такой трогательной, как первая. А уже на следующий день Оуэн превратил покои отца в самый настоящий вертеп — он послал отряд воинов, велев им обыскать всю округу и привезти в замок самых хорошеньких девушек, чтобы отпраздновать победу и свое восшествие на престол. Слуги старательно отводили глаза в сторону, чтобы не смотреть на это непотребство. И всякий раз, когда еще одна молодая женщина, истерзанная, в порванной одежде, возвращалась из замка домой, не смея поднять глаза, жуткие слухи о нравах, царивших там, распространялись все дальше.

Поговаривали даже о том, что были и такие девушки, которые вовсе не вернулись назад.

Но вскоре случилось так, что королем Оуэном овладела новая страсть, куда более сильная, чем похоть.

Теперь он ежедневно уезжал на охоту. И с каждым днем решался все дальше и дальше углубиться в лес в поисках волков.

Не прошло и года, как уже более сотни серых косматых волчьих голов, вздернутых на пики, украшали Большой зал, тот самый, где когда-то, в годы правления его отца, проводился праздник цветов. Зато теперь охотники, которых прежние короли никогда не звали в замок, на глазах у всех распивали драгоценные вина из подвалов покойного короля. Все, как один, затянутые в черную кожу, они пировали, наперебой обсуждая сегодняшнюю охоту и хвастаясь друг перед другом головами убитых волков. Как-то раз в благодарность за оказанную им честь один из охотников даже преподнес королю Оуэну отрубленную голову убитого им волка, соответствующим образом обработанную. Приняв трофей, тот со слезами благодарности на глазах надел ее себе на голову. Шкура на волчьей голове была выдублена так мастерски, что в янтарных глазах хищника отражался свет многочисленных свечей. Оуэн не снимал ее всю ночь, даже ложась в постель с тремя женщинами, достаточно взрослыми, чтобы понимать, зачем их сюда привезли, он отказался расстаться с ней. А наутро король встал другим человеком. И с этого самого дня замок его предков был принесен в жертву новой страсти, овладевшей им с такой силой, что Оуэн забыл обо всем.