Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

Конечно, я сделал для себя некоторые выводы. Все-таки надо быть более осторожным, бдительным. Страха у меня не возникало, и следующий после сбития вылет по ощущениям ничем не отличался от предыдущих – коленки ходуном не ходили и руки не дрожали. Я всегда старался сделать больше вылетов – хотелось мстить и за товарищей, и за поруганную Родину. Старался воевать так, чтобы наносить врагу наибольший урон в каждом вылете. Поэтому и сделал 105 вылетов. Представляли на Героя, дали орден Александра Невского.

Второй раз сбили уже под конец войны, 8 мая. Немцы колоннами шли через Судетские горы, отступая в сторону Праги, чтобы сдаться американцам. Причем по одной долине двигались немецкие, а по другой, параллельно им, наши войска. Я зашел на одну из колонн, и мне засадили в двигатель. Стал садиться вдоль леса, что покрывал горы. А что такое посадка на лес? Все отлетело! Остались только двигатель с загнутым тюльпаном винтом и наша со стрелком кабина. Удар был резким. Я-то ногами уперся в приборную доску, а стрелок ушибся головой. Немцы – всего метрах в 150 ниже нас. Мы выскочили. Стрелок говорит: «Подожди, командир, немцы бегут. Я сейчас из пулемета по ним пройдусь». Он залез в кабину и открыл по ним огонь. Немцы залегли, а мы под шумок побежали вверх. Они отступали, им было не до преследования. Мы поднялись на вершину, смотрим, а по долине наши войска идут. Спустились к ним, ну а в полк попали на следующий день. Пока добирался домой, везде встречал пехотинцев, шуровавших по магазинам. Я тоже зашел в универмаг, думаю, может быть, и мне чего-нибудь взять? Ничего не нашел. Только носки взял.

Приехали домой, а товарищи нас уже похоронили. Командир полка говорит: «Все, отлетался. Больше я тебя не пущу». И не пустил, хотя моя эскадрилья еще и 9-го выполняла боевые вылеты, еще гибли товарищи. В этот день погиб летчик Мохов из моей эскадрильи.

А. Д. У вас в полку были самолеты, вооруженные 37-миллиметровыми пушками НС-37?

– Были. Я на таком самолете вылетов, наверное, тридцать сделал. Мы эти 37-миллиметровые пушки называли «Ду-Ду». Ой, хорошая пушка, мощная! Когда огонь открываешь, ощущение, что самолет останавливается – такая сильная отдача. Из нее хорошо было по танкам стрелять. Но на самолетах с «Ду-Ду» летали только подготовленные летчики. Нужно было быть готовым к тому, что самолет будет «уводить» назад, останавливать. К тому же огонь следовало вести очередями – выпустил десять снарядов, подожди. В полку было не больше трети самолетов с этой пушкой, остальные с ВЯ-23.

А. Д. Фотоконтроль у вас был?

– Обязательно. В каждом вылете два человека снимают цель до ее обработки и после. И если фотоконтроль не подтверждает удар по цели, то нам могут не засчитать боевой вылет. В эскадрилье было два фотографа, а когда полк шел, то самолетов восемь с фотоаппаратами вылетало. Фотографировать не просто – летчиков подбирали и обучали ведению фотоконтроля. Они рискуют, ведь чтобы снимок был хорошим, надо выдержать высоту, скорость, курс, а в это время по тебе бьют зенитки.

А. Д. Как прицеливались для бомбометания?

– При подходе засекали ориентир в стороне от цели. На капоте были дугообразные полосы, и когда нос самолета закрывал цель, а ориентир оказывался в створе дуг, производили сброс бомб. Фугасные бомбы бросали с горизонтального полета примерно с 900-1000 метров, а ПТАБ с пикирования на 50-100 метров.

А. Д. Пикировали под сколько градусов?

– В зависимости от цели – от 30 до 50. Если цель точечная, например батарея противника, на нее и стараешься пикировать покруче. А если колонна противника, то тогда угол поменьше, чтобы можно было по голове, по хвосту ударить.

А. Д. Выполнял ли ваш полк задачи по корректировке артиллерийского огня?

– Нам такую задачу не ставили. Были полки разведчиков и корректировщиков, которые занимались этими вопросами.

А. Д. На свободную охоту летали?

– Я на свободную охоту не летал, даже не встречал случая, чтобы штурмовикам ставили такую задачу.

А. Д. Говорят, что штурмовики не любили глубоко ходить за линию фронта. Это так?

– Все зависит от задачи. Ходили за 30–60, а иногда и за 100 км. Горючего у Ил-2 хватало только на 2,5 часа, а ведь у ведомых расход топлива больше. Любили или не любили – это не вопрос. Все направлено на выполнение поставленной задачи.

А. Д. Как происходило узнавание своих войск?

– Главное – тщательно подготовиться на земле. Изучить цели, проложить маршрут, подготовить экипажи. Этим занимается командир полка и командир эскадрильи, которому поставлена задача. Линию фронта определить достаточно просто, и я никогда не видел, чтобы наши войска выкладывали полотнища. Иногда они использовали ракетницы для целеуказания. При подлете к линии фронта связываешься с наземными станциями (где воздушные армии – там всегда имеются представители): «Я – Лиса, иду на работу, цель 85. Подтвердите». Они подтверждают или переориентируют меня на новую цель. От них же я получаю сообщения о воздушной обстановке. У меня не было случая, чтобы я ударил по своим или не выполнил задачу.

А. Д. Радиостанции были?

– Все самолеты были оснащены и приемниками, и передатчиками, претензий к их работе у меня лично нет. Их тщательно проверяла служба связи полка.

А. Д. Прикрытие всегда было?

– Да. Обязательно. Но не всегда прикрывали разведчиков, особенно когда низкая облачность. Были случаи, я ходил без прикрытия. Но в основном всегда прикрытие выделялось.

А. Д. Случаи трусости были?

– Открытой трусости не было. Был у меня летчик Михаил Сысин. Мне летчики сказали, что от цели он отходит раньше, а когда я собираю группу, подстраивается и приходит с нами. Мы собираемся, а он у линии фронта ждет нас. Сам я этого не видел – я же ведущий. Я с ним побеседовал. Он говорит: «Очень страшно. Долго не выдерживаю работы над целью, выхожу». Ну, я ему сказал, чтобы он прекратил так делать, и после этого он летал нормально. Я его предупредил, мог под трибунал отдать, было у меня такое право. За трусость на фронте очень строго расправлялись. Впоследствии его сбили, он погиб. Он не был настоящим летчиком. Его подбили, а он не смог посадить самолет с ходу, стал выходить на второй круг, двигатель совсем «сдох», сорвался штопор и погиб над своей территорией. Потом я прилетел на П-2, в люльках привезли два трупа – Сысина и его стрелка.

А. Д. Можно было себе назначить больше полетов? Или наоборот. Сказать, что сегодня я плохо себя чувствую и не полечу?

– Отказаться от вылета? Только по болезни, но такое случалось очень редко.

А. Д. Особисты у вас были в полку? Как у вас с ними складывались отношения?

– Нормально. Он пытался меня завербовать в информаторы, чтобы я ему подробно рассказывал о своей эскадрилье. Ведь эскадрилья – это не только летчики, но и техники, оружейники, мотористы и так далее. Я отказался, сказав, что работаю вместе с заместителем по политчасти.