Жить - Юй Хуа

Эрси привел на свадьбу чуть не тридцать человек. Все были во френчах. Хорошо, он приколол на грудь большой красный цветок, а то люди решили бы, что это партработник из города. От гонгов и барабанов в ушах гудело. Вся деревня сошлась поглазеть. А он вынул два блока сигарет «Врата Пекина» и раздал всем мужчинам по пачке, приговаривая:

— Спасибо, что пожаловали!

Они запихивали пачку в карман, пока не отняли, и уже оттуда вынимали сигарету и осторожно закуривали. Они отроду ничего лучше «Пегаса» и не видели.

Товарищи Эрси от него не отставали: колотили в гонги и барабаны, орали во всю глотку, бросали девушкам и детям засахаренные фрукты. Я даже забеспокоился, что мы тратим на свадьбу больше всех в деревне.

Потом они зашли в хижину посмотреть на Фэнся. Гонги и барабаны они передали оставшейся снаружи молодежи.

Фэнся сидела у кровати Цзячжэнь. В новом наряде она стала такой красавицей, что даже я глазам своим не поверил. А товарищи Эрси говорили:

— Ну и повезло же этому кривошеему!

В каждом, кто входил, Фэнся искала глазами жениха, а когда увидела, то потупилась. По улице она так и шла с опущенной головой и красная, как помидор. На нее никогда не смотрело столько народу. Она так растерялась, что даже не поняла, зачем на тележке стул. Эрси, хотя был ниже ее на голову, подхватил ее как пушинку и мигом усадил. Все засмеялись. И Фэнся развеселилась.

Еще много лет, когда у нас в деревне девушки выходили замуж, все вспоминали, что самая роскошная свадьба была у Фэнся.

Эрси сказал:

— Батюшка, матушка, забираю у вас Фэнся.

Как только он покатил тележку, Фэнся завертела головой. Я понял: она ищет нас с Цзячжэнь. А мы стояли рядом. Фэнся нас увидела и заплакала. Я тут же вспомнил, как ее в тринадцать лет забирали от нас в другую семью, и сам заплакал. И почувствовал, как у меня по шее катятся слезы Цзячжэнь. А потом я подумал и сказал ей:

— Ведь свадьба — это радость. Надо смеяться, а не плакать.

Эрси был добрый. Увидел, что Фэнся от нас оторваться не может, и остановил тележку. Но Фэнся плакала все горше, и я попросил его:

— Увози ты скорее свою жену!

После того как дочка вышла замуж в город, мы с Цзячжэнь места себе не находили. Я хоть в поле мог стряхнуть тоску, а Цзячжэнь целый день сидела на кровати. То у нее спина болела, то поясница ныла. Конечно, целый день сидеть одной без движения тяжелее, чем работать. Вечером я сажал ее на спину и носил по деревне. Наши деревенские с ней разговаривали, и ей становилось веселее. Но она шептала меня на ухо:

— А они над нами не смеются?

— Что смешного, когда я собственную жену таскаю на закорках?

Цзячжэнь полюбила вспоминать, где гуляла Фэнся, где играл Юцин…

У околицы она вспоминала, как я вернулся с войны. Когда она в поле услышала, как кто-то зовет Фэнся и Юцина, она сначала не поверила, что это я. На этом месте она начинала плакать и говорила:

— С тех пор как ты вернулся, все пошло на лад.

По обычаю, мы с Фэнся могли увидеться только через месяц. Но не прошло и двух недель со свадьбы, как она вернулась. В ужин к нам прибежал сосед и закричал:

— Фугуй, твой зятек пожаловал!

Я не поверил: уж больно рано. Наверное, деревенские над нами шутят, они же знают, как мы скучаем по дочке. Но Цзячжэнь велела мне побыстрее сбегать и проверить. Оказалось, правда. Они с Фэнся держались за руки. Деревенские над ними смеялись: тогда так не ходили. Я им объяснил:

— Эрси из города, у них там нравы заграничные.

Эрси принес нам целый мешок сластей. Цзячжэнь наглядеться не могла на Фэнся, все приговаривала, что она потолстела. Разве может человек потолстеть за две недели? Я сказал Эрси:

— И не думали, что вы так скоро придете, ничего не приготовили.

Он ухмыльнулся:

— Я сам не думал, что сюда приду.

Оказалось, они пошли гулять, и Фэнся привела его к нам.

После этого я плюнул на все обычаи и стал бегать в город чуть не каждый день, как в молодости. Только теперь ходил там совсем в другое место.

Однажды я возился на огороде — срезал им овощи в подарок — и испачкал новые тапки. Цзячжэнь велела мне почиститься. Я сказал:

— Какая разница, чистые у старика тапки или грязные?

Она ответила:

— Старик — тоже человек. Должен быть опрятным.

За собой она очень следила: хотя и не вставала с постели, но каждый день тщательно расчесывалась.

Деревенские спрашивали меня:

— Опять в город? Зять тебя не прогонит?

— Эрси не такой!

Городские соседи любили Фэнся: и умная она, и работящая. Подметает не только у своего дома, но и у чужих. Однажды чуть не всю улицу подмела. Соседка увидела, что она умаялась, подошла, похлопала по плечу, остановила.

Фэнся не умела вязать: мы были бедные, шерстяных кофт не носили. А тут она увидела, как другие женщины вяжут во дворе, принесла скамеечку, села и засмотрелась. Тогда соседки решили ее учить. И наша Фэнся в несколько дней выучилась вязать не хуже, чем они. А потом стала вязать лучше всех. Управится с уборкой, стряпней, сядет у ворот и вяжет. Ей приносила шерсть вся улица. Фэнся уставала, но, когда отдавала работу и ей показывали большой палец, она радовалась как маленькая. Соседки говорили:

— Эх, если бы она не была глухонемой…

Они ее жалели.

Я думал: в городе люди лучше, чем в деревне. У нас не дождешься, чтобы тебя так хвалили! Эрси, когда увидел, как все любят Фэнся, сам еще крепче полюбил ее.

Цзячжэнь ворчала, что я слишком долго не возвращаюсь. И правда: легко ли ей было лежать одной и меня дожидаться? Я говорил:

— Увидел Фэнся и забыл о времени!

Цзячжэнь обо всем меня расспрашивала: что у них в доме, что на дворе, во что Фэнся одета, не износила ли тапки. Я ей уже по три раза все рассказывал, пока язык не отваливался, а она хотела еще и еще. Деревня уже поужинала и легла спать, а мы, бывало, все о Фэнся беседуем.

Но мне и этого было мало: я и в поле болтал о Фэнся. Лучше всех вяжет, все ее любят. Некоторые люди мне стали говорить:

— Она на всех работает, а они ей что? Или она совсем за бесплатно?

Деревенские только и думают, где бы что отхватить. А я сам два раза слышал, как соседки говорили Эрси:

— Купи Фэнся кило шерсти, пусть и себе что-нибудь свяжет!

Эрси им молча улыбался, а мне наедине сказал:

— Отец, я ей куплю шерсти, когда долги верну.

Он ведь тогда меня послушал, потратился на свадьбу.

В городе тогда совсем с катушек слетели с этой культурной революцией. Все улицы оклеили стенгазетами во много слоев, им было лень обдирать старые, получались некрасивые пузыри. У Эрси и Фэнся лозунги красовались и на двери, и на умывальном тазу. Они даже спали на словах председателя Мао. На наволочке было написано «Ни в коем случае не забывайте о классовой борьбе!», а на простыне — «Вперед сквозь ветер и волны!».