Дикие лошади. У любой истории есть начало - Джаннетт Уоллс

Своими голубыми глазами Джим видел то, что многие не замечали: притаившуюся в кустах куропатку, лошадь с наездником на горизонте и орлиное гнездо высоко на скале. Благодаря своему почти феноменальному зрению он и стал таким метким стрелком. Он умел замечать далеко не только это: небольшой бугорок чуть ниже лошадиного колена, который означал больную или растянутую связку, или едва заметные мозоли на руках, которые могут быть только у карточных шулеров. Он прекрасно вычислял лжецов, обманщиков и разного рода людскую шваль. Он всегда знал и говорил, что думает, и у него всегда было свое собственное мнение. Он был надежный и твердый, как толстая каменная стена. Все в жизни у него шло успешно. У него был собственный хороший бизнес. Он чинил машины, которые надо было чинить. Он не продавал пылесосы, подло кинув горсть грязи на чужой пол для того, чтобы его пустили в дом.

Однако, несмотря на все это, я еще не была готова выходить замуж. Джим и не поднимал этот вопрос, поэтому мы весело вместе проводили время: ездили на лошадях, устраивали пикники и разъезжали на его тачке по окрестностям. И тут я получила письмо от Хелен.

На конверте стоял почтовый штемпель с надписью «Голливуд».

Хелен регулярно писала мне письма из Калифорнии, и все эти письма казались мне необоснованно оптимистичными: она постоянно спешила на прослушивания, которые проходили по непонятным для нее причинам безрезультатно, бежала на уроки танцев и видела кинозвезд, проезжающих мимо в шикарных автомобилях. Вот уже несколько лет казалось, что она вот-вот покорит Голливуд.

Хелен встречалась с таинственным Прекрасным Принцем — человеком со связями, который обожал ее и носил на руках, который должен был рано или поздно открыть ей все двери и помочь устроить блестящую карьеру в кино и за которого она собиралась выйти замуж. Однако через некоторое время Хелен переставала упоминать в письмах Прекрасного Принца, а начинала писать о новом еще более Прекрасном Принце, который спустя время тоже исчезал из ее писем, чтобы дать место новому самому Распрекрасному Принцу. Я начала подозревать, что она связывается с мужчинами, которые морочат ей голову и бросают после того, как получают от нее все, что хотят.

Я открытым текстом писала ей о том, что у нее может появиться репутация гулящей женщины, и предупреждала ее, что полагаться можно только на себя, а не на мужчин. Я предлагала ей найти стабильную работу, а не надеяться, что она сделает карьеру в Голливуде, что лично мне после нескольких лет пребывания Хелен в Лос-Анджелесе, казалось маловероятным сценарием развития событий. Она в письме выговорила мне за то, что я настроена слишком негативно, и объяснила, что масса других девушек пробивается в Голливуде именно так, как делает она. Я не стала спорить. Откуда мне знать, как делают карьеру девушки в Голливуде? И кто я такая, чтобы давать советы, когда у меня самой с мужчинами был печальный опыт отношений?

В своем последнем письме Хелен написала, что забеременела от последнего Распрекрасного Принца, который настаивал на том, чтобы она сделала аборт. Хелен ответила ему, что боится подпольных абортариев, слыша о том, что некоторые женщины умирают после абортов в таких местах. Тогда Распрекрасный Принц заявил, что он — не отец ребенка и перестал с ней общаться.

Хелен не знала, что делать. Она была уже на третьем месяце. Она знала, что ее уволят из магазина дамских шляп, в котором работала, как только узнают, что она беременна. С беременностью отпадали все прослушивания на роли. Хелен стыдилась возвращаться на ранчо к родителям. Она спрашивала у меня совета о том, стоит ли ей все-таки сделать аборт. В общем, писала Хелен, жизнь ее стала такой, что хочется из окна выброситься.

Я сразу поняла, что Хелен стоит предпринять. Я незамедлительно написала ей, что аборт делать не надо, потому что это опасно и от этого можно умереть. Я советовала ей родить, а потом решить, что делать с ребенком: оставить себе или отказаться от него и отдать в приемную семью. Я написала ей, чтобы она приезжала в Ред Лейк, пожила у меня и приняла решение о том, что ей делать дальше.

Через неделю Хелен приехала во Флагстафф. Джим одолжил мне свою тачку для того, чтобы я встретила сестру. Когда она сошла с поезда в шубе из ракуна, которую ей, по всей вероятности, подарил один из «принцев», я до боли прикусила губу от ее вида. Она была еще более худой, чем я ее помнила, ее лицо было опухшим, а глаза красными от слез. Она покрасила волосы и стала блондинкой. Когда я обняла ее, меня снова поразила ее худоба и хрупкость. Казалось, что ее тело может в любой момент сломаться. Как только мы сели в тачку, Хелен зажгла сигарету, и я обратила внимание на то, что ее руки трясутся.

По пути назад в Ред Лейк говорила в основном я. За неделю я обдумала положение, в котором она оказалась, и изложила ей свои соображения. Я могу написать родителям, подготовить их и разжалобить. Я уверена, что они простят и примут ее. Я уже нашла адрес детского приюта в Финиксе на тот случай, если Хелен решит пойти этим путем. Вокруг Ред Лейка было много мужчин, искавших себе жен, поэтому при желании она может выйти замуж после родов. Я даже имела в виду две конкретные кандидатуры: Рустера и Джима Смита. Впрочем, я не стала вдаваться в подробности о каждом из этих мужчин.

Казалось, что Хелен меня не слушает, а думает о чем-то своем. Она курила одну сигарету за другой, говорила незаконченными предложениями, и вместо того, чтобы сконцентрироваться на важном, ее мысли витали в облаках. Она думала о возможности вернуться к одному из своих Прекрасных принцев после того, как родит и отправит ребенка в приют, и переживала о том, что роды могут испортить ей фигуру, которая совершенно необходима для сцен в фильме, в которых актриса должна быть в купальнике.

«Послушай, Хелен, — сказала я, — настало время трезво и реалистично оценить ситуацию».

«Да куда уж более реалистично? — ответила мне она. — Девушка с плохой фигурой никогда не станет звездой».

Я решила, что сейчас не время спорить. Когда человек ранен, в первую очередь необходимо остановить кровь. А потом уже решать, как лучше всего его лечить.

Моя кровать оказалось маленькой для нас обеих. Мы ложились рядом, как в детстве. Стоял октябрь, и ночи в пустыне были холодными, поэтому мы прижимались друг к другу, чтобы было теплее. Иногда ночью Хелен начинала плакать. Я считала, что это хороший знак, говорящий о том, что она понимает, в каком серьезном положении находится. Когда она начинала плакать, я крепко ее обнимала и уверяла, что она все переживет и выживет, как тогда, когда мы пережили на дереве наводнение в Техасе.

«Нам надо лишь найти дерево, — говорила я. — Главное — найти дерево, на котором мы можем быть в безопасности».

Пока я преподавала, Хелен тихонечко сидела в моей комнате. Она никогда не шумела и по многу часов спала. Я надеялась на то, что она отдохнет и ее ум прояснится, и тогда она сможет спокойно и конструктивно подумать о своем будущем. Но Хелен продолжала оставаться неспокойной и нервной, и так мечтательно говорила о Голливуде, что ее разговоры начали меня раздражать.