Канун Всех святых - Рэй Брэдбери

– Ну ладно, ладно, – успокоил он их. – Вижу, что вы хотите,и без дураков. Хорошо – готов ли каждый из вас отдать ему один год в концесвоей жизни, а?

– Что? – сказал Том.

– Я говорю серьезно, мальчики: один-единственный год, одиндрагоценный год жизни, когда от нее останется лишь маленький огарок. Если выскинетесь по годику, то сможете выкупить Пифкина из мертвых.

– По годику! – шепот, ропот, неслыханная сумма подсчета –недоумение. Трудно было сразу понять. Один год, да еще так нескоро, – его и незаметишь. Мальчишке одиннадцати-двенадцати лет не понять семидесятилетнегостарика.

Год? Годик? Ясно, конечно, в чем вопрос? Само собой…

– Думайте, ребята, думайте! Это не шуточка – сделка с тем, укого нет имени. Я не шучу. Это все взаправду, на самом деле. Вы принимаетесуровые условия, и это серьезная сделка.

Каждый из вас обещает отдать один год. Сейчас-то вы этотгодик и не заметите, вы слишком юны, и я читаю в ваших мыслях, что вы неспособны даже вообразить себе, как это будет. Только много лет спустя – летчерез пятьдесят, с этой ночи, или лет через шестьдесят, с этого рассвета, когдавремя для вас потечет быстрее, иссякнет, вы будете от всей души желать прожитьеще денек-другой, посидеть на солнышке, порадоваться на мир, и вот тогда-топридет некий мистер Р (то есть – Рок) или миссис К (то есть Костлявая) ипредъявит вам счет к оплате. А может, и сам я приду, мистер Смерч собственнойперсоной, старый друг вашей юности, и скажу: «Платите». Так что обещанный годпридется отдать. Я скажу: «Отдавайте», и вам придется отдать.

Что это будет значить для каждого из вас?

А вот что. Тот, кто мог бы прожить семьдесят один год,должен умереть в семьдесят. А кому довелось бы дожить до восьмидесяти шести,придется расставаться с жизнью в восемьдесят пять. Возраст преклонный. Кажется,годом больше, годом меньше – невелика разница. Но когда пробьет час, ребятки,вы можете об этом пожалеть. Правда, зато вы сможете сказать: этот год япотратил не зря, я отдал его за Пифа, я жизнью выкупил славного Пифкина, самогодорогого друга, какой только жил на земле. Спас самое лучшее яблоко, готовоеупасть с осенней яблони. Кое-кому из вас придется вместо сорока девяти летподвести черту в сорок восемь. А кое-кто должен уснуть вечным сном не впятьдесят пять, а в пятьдесят четыре. Ну, теперь вы понимаете все как есть?Можете сложить и вычесть? Арифметика вам ясна? Кто прозакладывает тристашестьдесят пять дней своей собственной, личной жизни, чтобы вернуть Пифкина?Думайте, ребята. Помолчите. Потом говорите. Наступила напряженная тишина – какв классе, когда все ученики впопыхах складывают и вычитают в уме. И они на дивобыстро справились с подсчетами. Вопрос был решен сразу, хотя они и понимали,что через многие годы могут пожалеть о поспешном решении, о роковойопрометчивости. Но что же им оставалось? Только плыть саженками от берега,спасать утопающего мальчишку, пока он в последний раз не ушел, как под воду, вжуткую могильную пыль. – Я… – сказал Том. – Я даю год. – И я, – сказал Ральф. –Пишите меня, – сказал Генри-Хэнк. – Я! Я! Я! – наперебой кричали все остальные.– Вы поняли, что даете в залог, мальчики? Значит, вы и вправду любите Пифкина?– Да, да!

– Быть посему, ребятки. Грызите, глотайте, сосите, хрустите.

И они сунули сладкие осколки сахарного черепа себе в рот.

Они грызли. Они глотали.

– Глотайте тьму, ребята, расставайтесь с годом жизни.

Они глотали торопясь, и от этого, видно, глаза у нихразгорелись, в ушах стучало, а сердца громко бились.

Им показалось, будто птицы стайкой выпорхнули у каждого изгрудной клетки, вылетели из тела и унеслись прочь невидимками. Они видели, ноне могли разглядеть, как подаренные ими годы пролетели над миром и где-то сели,опустились – честная расплата по невиданным долговым обязательствам.

До них донесся отчаянный крик:

– Я здесь!

И еще:

– Я!..

И еще:

– Бегу-у-у!

Топ, топ, топ – три слова, три раза стукнули по каменномуполу каблуки ботинок.

И вдоль подземелья, меж двух рядов мумий, наклонившихся,чтобы перехватить его, но бессильных, среди неслышимых криков и улюлюканья, –обезумевший, сломя голову, опрометью, со всех ног, вскидывая колени, работаялоктями, раздувая щеки, сопя носом, с зажмуренными глазами, топая,топ-топ-топая по полу изо всех сил бежал – Пифкин.

Ну и мчался же он!

– Глядите, вон он! Давай, Пиф!

– Пиф, ты уже на полдороге!

– Надо же так нестись! – наперебой говорили мальчишки, рты уних еще были набиты сладкими обломками черепа с драгоценным именем Пифкина,которое навязло у них в зубах, сахарным именем, стекающим в горло, славнымименем Пифкина на языках! Пиф, Пиф, Пифкин!

– Жми, Пифкин! Не оглядывайся!

– Не споткнись!

– Вот он, уже три четверти пробежал!

Пиф мчался сквозь строй. Он был отличный бегун, смелый,быстрый, как молния. Он миновал сотню коварных мумий, не задев ни одной, ниразу не оглянулся – и вышел победителем.

– Ты выиграл, Пиф!

– Пиф, ты в порядке!

Но Пиф не остановился. Он промчался не только сквозь строймертвецов, но и сквозь кучку теплых, живых, вспотевших, орущих мальчишек.

Он распихал их, взбежал вверх по лестнице, скрылся.

– Пиф, все в порядке, ты куда?

Они побежали по лестнице – догонять.

– Куда это он, мистер Смерч?

– Насколько я могу судить, – сказал Смерч, – он с перепугуубежал прямо домой.

– А Пифкин спасен?

– Надо убедиться, посмотреть. Вверх!

Смерч закрутился на месте со страшной скоростью. Егораскинутые руки рассекали воздух. Он вращался так быстро, что образовалсявакуум, возник маленький единоличный циклон. И этот смерч, всасывающей воздухворонкой, захватил мальчишек – кого за ухо, кого за нос, за локоть, за палец наноге.

Как сорванные с дерева листья, все восемь мальчишек среактивным воем вознеслись в небеса. Смерч, в бешеной круговерти, камнем падалввысь. Мальчишки тоже – насколько это возможно – канули вверх, низверглисьследом за ним. Они ударили по облакам, как заряд шрапнели. Они летели завожаком, как стая птиц, спешащих на север, опережая весну.

Земля словно бы поворачивалась с севера на юг. Тысячидеревушек и городов проплывали внизу, в созвездиях огней на кладбищах, по всейМексике, в гирляндах тыкв с мерцающими внутри свечками, к северу от границы, повсему Техасу, по Оклахоме, Айове, и наконец-то – Иллинойс!