Клинки императора - Брайан Стейвли

– Я не против работы или битья, если я чувствую, что все это часть какого-то большого замысла. Но вот Тан… ему вообще нет до меня дела, я для него словно какое-то насекомое.

– Ты должен радоваться, – заметил Акйил, перекатываясь на спину и устремляя взгляд в несущиеся по небу облака. – Я всю жизнь из кожи вон лез именно для того, чтобы от меня никто ничего не ожидал. Разочарование окружающих – ключ к успеху!

Он повернулся было к Патеру, но Каден опередил его.

– И это тоже не воровская мудрость, – заверил он мальчика. Потом снова повернулся к Акйилу. – Знаешь, что Тан заставил меня делать на прошлой неделе? Считать. Он заставил меня пересчитать все камни во всех зданиях Ашк-лана.

– И тебя это огорчает? – спросил Акйил, тыча в него пальцем. – Да мне давали более трудные задания, когда мне не исполнилось и десяти лет!

Каден приподнял брови.

– Ты всегда был семи пядей во лбу, я знаю.

– И нет необходимости бросаться непонятными словами. Не все из нас выросли под руководством учителя-манджари.

– Не ты ли заявлял, что все знания, которые нужны человеку, он может получить от мясника, моряка и шлюхи?

Акйил пожал плечами.

– Без мясника с моряком можно обойтись.

Патер изо всех сил пытался поспеть за их диалогом, поворачивая голову то к одному, то к другому.

– Что такое шлюха? – заинтересованно спросил он, но тут же, вспомнив их предыдущую беседу, перешел к другому вопросу: – Если козу убил не лич, то тогда кто?

Сцена снова встала перед мысленным взором Кадена: разбитый череп, выскобленный дочиста.

– Говорю тебе, я не знаю.

Он снова посмотрел во двор. Его взгляд скользнул мимо каменных строений и гранитных утесов, туда, где солнце опускалось к бесконечным травянистым равнинам.

– Скоро стемнеет, – сказал он. – Если я не вымоюсь и не найду Тана до ужина, то мне придется еще хуже, чем той козе.

* * *

Умберский пруд представлял собой не столько пруд, сколько выемку в скалах в полумиле от монастыря. Белая река здесь приостанавливала свой бег, собирая силы в гулкой, неподвижной тишине, прежде чем перелиться через край уступа головокружительным водопадом, низвергаясь на сотни футов в глубокое ущелье, откуда затем ленивой змеей выползала на равнину далеко внизу. Для Кадена, привыкшего в детстве мыться в медных бассейнах, которые дворцовые слуги наполняли горячей водой, было настоящим потрясением, когда он понял, что в Ашк-лане единственное место, где можно помыться – это пруд за пределами монастыря. Однако за прошедшие годы он привык к этому. Вода здесь была обжигающе холодной даже летом, а зимой тем, кто отваживался искупаться, приходилось пробивать во льду прорубь; делали это ржавым топором с длинной рукояткой, который монахи специально оставляли между камней. Тем не менее после долгого дня, проведенного за тасканием черепицы под яростным горным солнцем, окунуться в холодную воду было, пожалуй, приятно.

Прежде чем входить в воду, Каден помедлил. Было здорово на несколько минут оказаться наедине с собой, вдалеке от Тана с его заданиями, от Патера с его вопросами и Акйила с его вечными подначками. Он наклонился, зачерпнул пригоршню прозрачной воды и глотнул, потом выпрямился, чувствуя, как ледяная струя стекает вниз по гортани, и глядя на головокружительную тропу, спускавшуюся к подножиям гор и равнине внизу.

В последний раз его ноги ступали по этой тропе восемь лет назад. Он шел тогда, вытягивая тощую шею, чтобы взглянуть на свой новый дом – дом, который словно прилепился к горам, таким высоким, что верхушками они протыкали облака. Каден был испуган: он боялся этого холодного каменного дома и боялся показать свой страх.

«Но почему? – умоляюще вопрошал он своего отца перед отъездом из Аннура. – Почему ты сам не можешь научить меня, как управлять империей?»

Суровое лицо Санлитуна разгладилось, и он ответил: «Когда-нибудь так и будет, Каден. Настанет день, и я буду тебя учить, как мой отец учил меня – отличать правосудие от жестокости, храбрость от глупости, настоящих друзей от льстецов-прихлебателей. Когда ты вернешься, я научу тебя принимать взвешенные, суровые решения, которые из мальчика делают мужчину. Но есть кое-что, очень важное, первостепенное, чему я не в силах тебя обучить. Что это, ты узнаешь у хин».

«Но почему? – умоляюще спросил Каден. – Они ведь не правят империей! Они не правят даже царством, они вообще ничем не правят!»

Его отец загадочно улыбнулся, словно услышал от мальчика какую-то очень тонкую шутку. Потом улыбка исчезла; он взял запястье своего сына и сильно сжал его особым образом – это называлось «солдатским захватом». Каден изо всех сил постарался ответить тем же, хотя его пальчики были слишком малы, чтобы как следует обхватить мускулистое предплечье отца.

«Десять лет, – сказал тот, сменяя обличье родителя на императорский лик. – Это не так долго по меркам человеческой жизни».

Восемь лет прошло, думал Каден, опираясь спиной о покатый валун. Восемь лет, а научился он совсем немногому, и все это не имело никакой ценности. Он мог мастерить горшки, чашки, кружки, кувшины и вазы из глины, взятой с речных отмелей. Он мог часами сидеть неподвижно словно камень или часами бежать в гору. Он мог ухаживать за козами. Он мог по памяти подробно нарисовать любое растение, животное или птицу – по крайней мере, если при этом его не избивали до крови, поправил он себя с кривой улыбкой. Хотя он и полюбил Ашк-лан, он не мог остаться здесь навсегда, а его достижения казались ничтожными после восьми лет обучения – ничего такого, что могло бы помочь в управлении империей. Теперь вот Тан заставляет его считать камни… «Надеюсь, Валин лучше использует это время, – подумал Каден. – Готов ручаться, он-то по крайней мере выполняет свои задания».

Мысль о заданиях снова возродила боль в его спине, в тех местах, где ивовый прут рассек кожу. «Лучше поскорее промыть раны, – подумал Каден, поглядывая на холодную воду. – Не будет ничего хорошего, если они загноятся». Он через голову стянул свой балахон, вздрагивая от прикосновений грубой ткани к кровавым рубцам, и швырнул его на землю. Пруд был недостаточно глубок и широк для того, чтобы по-настоящему нырнуть, но в верхнем конце имелась узкая ступенька, с которой можно было погрузиться в воду сразу по грудь. Это было проще, чем входить постепенно – словно рывком отдирать засохшую болячку. Каден сделал три вдоха и выдоха, успокаивая сердцебиение и готовя себя к предстоящему погружению, и прыгнул.

Как обычно, ледяная вода полоснула его словно ножом. Однако Каден купался в этом пруду с десятилетнего возраста и давно научился справляться с температурой своего тела. Он принудил себя сделать долгий, глубокий вдох, задержал воздух, затем разогнал образовавшуюся толику тепла по своим дрожащим конечностям. Этому трюку его научили монахи. Шьял Нин, настоятель, мог целыми часами спокойно сидеть зимой под снегом, подставив голые плечи стихиям; хлопья снега касались его кожи и исчезали в маленьких облачках пара. Так Каден пока что не мог, но по крайней мере сумел не прикусить себе язык, когда потянулся через плечо, чтобы смыть засохшую кровь с израненной спины. С минуту он яростно тер кожу, затем повернулся к берегу. Но прежде чем он успел вскарабкаться обратно на скалу, тишину нарушил спокойный голос: