Убей меня нежно - Никки Френч

— Где мы? — спросила я.

— Это таинственное путешествие, — с улыбкой проговорил Адам.

Я снова провалилась в полузабытье, а когда окончательно проснулась, то заметила старинную саксонскую церковь, возвышавшуюся у дороги среди местности, в остальном ничем не примечательной.

— Эадмунд, который пишется с буквой "а", — сонно проговорила я.

— Он потерял голову, — раздался рядом со мной голос Адама.

— Что?

— Он был королем англосаксов. Викинги захватили его, убили, потом разрубили на куски и разбросали части его тела по всей округе. Подданные не могли отыскать своего короля, и тут произошло чудо. Голова стала кричать: «Я здесь», пока ее не нашли.

— Если бы так же поступали связки ключей. У меня часто возникает желание, чтобы ключи от дома тоже кричали: «Я здесь», — тогда мне не приходилось бы каждый раз выворачивать карманы, чтобы их отыскать.

У развилки дороги стоял богато украшенный и увенчанный орлом памятник времен войны, посвященный летчикам королевских ВВС. Мы свернули направо.

— Вот мы и на месте, — сказал Адам.

Он съехал на обочину и выключил двигатель.

— На каком? — поинтересовалась я.

Адам взял с заднего сиденья камеру.

— Пойдем, — сказал он.

— Мне нужно было захватить ботинки.

— Нам нужно пройти всего пару сотен ярдов.

Адам взял меня за руку, и мы пошли по тропинке прочь от дороги. Потом свернули с тропинки к группе деревьев и стали подниматься по склону холма, скользкого от опавших листьев. Адам был молчалив и задумчив. Я чуть не вздрогнула, когда он заговорил.

— Несколько лет назад я поднимался на К-2, — сказал он. Я кивнула и пробормотала что-то утвердительное, но он, казалось, был погружен в свои мысли. — Многие из великих, по-настоящему великих альпинистов так и не смогли этого сделать, многие великие альпинисты погибли, пытаясь это сделать. Стоя на вершине, я понимал разумом, что это почти наверняка станет моим самым большим достижением как альпиниста, но ничего не чувствовал. Смотрел вокруг, и... — Он сделал пренебрежительный жест. — Я оставался там в течение пятнадцати минут, поджидая Кевина Дойла. Я рассчитывал время, проверял снаряжение, распределял в уме запасы продуктов, обдумывал путь вниз. Поэтому, даже когда я осматривался вокруг, вершина представлялась просто проблемой, которую нужно решить.

— Так ради чего ты это делаешь?

Он нахмурился.

— Нет, ты меня не поняла. Гляди. — Мы выходили из кущи деревьев на покрытое травой пространство, почти вересковую пустошь. — Вот мой любимый пейзаж. — Он обнял меня. — Я здесь уже однажды бывал и думаю, что это один из самых красивых уголков, которые я видел. Мы находимся на одном из самых населенных островов на земле, но вот мы на клочке травы, лежащем в стороне от троп, путей, дорог. Взгляни на это моими глазами, Элис. Посмотри вниз. Церковь, которую мы проехали, так уютно вписывается в местность, словно сама выросла. И посмотри на поля, которые расположены ниже ее, но словно замыкаются вокруг нее: стол из зеленых полей. Подойди и встань тут, у куста боярышника.

Адам аккуратно установил меня на месте, а сам, поглядывая на меня, принялся озирать окрестности, словно стараясь определить точное местоположение. Я ничего не понимала и пребывала в смущении. Как это все связано с десятками его измен?

— И вот здесь ты, Элис, моя единственная любовь, — проговорил он, отойдя назад и разглядывая меня, словно роскошное украшение, которое он выставил в витрине. — Тебе известна история о том, что все мы разделены надвое и всю жизнь заняты поиском своей второй половины. Каждый наш роман, как бы глупо и тривиально это ни звучало, несет в себе частицу надежды на то, что это, быть может, и есть твоя вторая половина. — Его глаза вдруг потемнели, будто поверхность озера, когда на солнце набегает облако. Я поежилась, стоя у куста боярышника. — Они могут заканчиваться очень плохо, так как появляется чувство, что тебя предали. — Он огляделся по сторонам, потом взглянул на меня. — Но с тобой, я знаю...

Я почувствовала, что мне стало трудно дышать, глаза повлажнели.

— Не двигайся, я хочу тебя сфотографировать.

— Господи, Адам, не будь таким странным. Просто поцелуй меня, обними меня.

Он покачал головой и поднес «Поляроид» к лицу.

— Мне хотелось сфотографировать тебя здесь, на этом месте, в тот момент, когда я предложу тебе стать моей женой.

Сверкнула вспышка. Я почувствовала, что меня не держат ноги. Я опустилась на влажную траву, он подбежал и обнял меня.

— С тобой все в порядке?

Была ли я в порядке? Во мне возникло ощущение ни с чем не сравнимой радости. Я поднялась, засмеялась и поцеловала его в губы — крепко, как обещание.

— Это означает «да»?

— Конечно, да, дурачок. Да. Да, да, да.

— Смотри, — сказал он, — вот и она.

И в самом деле, появилась фотография, где я стояла с открытым ртом и выпученными глазами, изображение становилось все четче, цвета глубже, линии резче.

— Вот, — сказал он, передавая фотографию мне. — Всего мгновение, но это тоже обещание. Навсегда.

Я взяла снимок и положила его в сумочку.

— Навсегда, — сказала я.

Адам взял меня за запястье с настойчивостью, которая напугала меня.

— Это правда, Элис? Я отдавал себя и прежде. И обманывался. Потому и привез тебя сюда, чтобы мы могли дать друг другу обет. — Он пристально посмотрел мне в глаза, словно угрожая. — Этот обет важнее любой женитьбы. — Он смягчился. — Я не вынесу, если потеряю тебя. Никогда тебя не отпущу.

Я обняла его. Гладила по голове и целовала его губы, глаза, щеки и впадинку на шее. Я говорила, что принадлежу ему, а он мне. Я ощущала у себя на коже его слезы, горячие и соленые. Моя единственная любовь.

Я написала матери. Для нее это будет большим сюрпризом. Сообщила только, что мы расстались с Джейком. Прежде я даже не упоминала об Адаме. Я написала письмо и Джейку, пытаясь подобрать точные слова. Мне не хотелось, чтобы он услышал об этом от кого-то другого. Я познакомилась со многими друзьями и коллегами Адама — людьми, с которыми он ходил в горы, с кем делил палатку, кочевал, рисковал жизнью, — и где бы мы ни были, я всегда ощущала на себе оценивающий взгляд Адама, от которого зудела кожа. Я ходила на работу, сидела за своим столом, разомлевшая от воспоминаний и от предвкушения предстоящего удовольствия, готовила какие-то бумаги, присутствовала на совещаниях. Я собиралась позвонить Сильвии, Клайву и даже Полин, но почему-то все время откладывала. Теперь нам почти каждый день звонили и молчали. Я привыкла держать трубку на некотором удалении от уха, слушая хриплое дыхание на другом конце провода, а потом без слов, опускать ее на рычаг. Однажды нам в почтовый ящик засунули мокрые листья вперемешку с землей, но мы на это также не обратили внимания. Если время от времени я начинала тревожиться, то беспокойство тут же тонуло в вихре других эмоций.