Как накормить диктатора - Витольд Шабловский

будет десерт – фруктовый пирог или чизкейк; иногда еще заглядывали вечерком на кухню перекусить. Амин редко бывал во дворце, и думаю, им было одиноко. А ничто так не поднимает настроение, как сладкое.

Беседовал ли я с ними? Нет. Не дело повара вести беседы с женами президента. Если они и пытались заговорить, я всегда вежливо, но решительно заканчивал разговор. У Амина везде были свои глаза и уши, я уверен, что кто-то из поваров доносил спецслужбам. Не хватало мне только, чтобы пустили слух, будто я втерся в доверие к женам Амина.

Впрочем, их жизнь легкой тоже не назовешь.

Как-то раз Амин в одиночку поехал за город. Он частенько уезжал куда-то один, без охраны, но в ту ночь во дворец позвонили и сказали, что президент попал в аварию. Все мы испугались. Его первая жена, Мадина, начала одеваться, чтобы ехать в больницу. Всех нас трясло.

Пока мы суетились, во дворце вдруг объявился Амин. Рука его была забинтована, но ничего серьезного, очевидно, не случилось. Несмотря на это, он был в ярости. Увидев красиво одетую Мадину, он тут же принялся ее избивать, крича: “Вырядилась?! Думала, я умер?!”

И бил ее дальше. Бил смертным боем.

Все мы остолбенели. Никто и пикнуть не посмел; мы боялись, что Амин убьет Мадину на наших глазах, а потом примется за нас. Наконец человек по фамилии Кизито, которому Амин безгранично доверял, вскрикнул:

– Господин президент, умоляю, перестаньте!

В ту же секунду Амин выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в Кизито. Один раз, второй, третий. Ни одна из пуль не попала в цель, и Кизито, хоть и стоял совсем близко, выжил. Мадина тоже.

Никто из прислуги не произнес ни слова. Мы все вернулись к своим делам. Но все понимали: если Амин бьет при нас свою жену; если стреляет в Кизито, которому доверял как брату, то он в любой момент может застрелить и любого из нас.

Каждому приходилось как-то изворачиваться. Начальник администрации Ойок стал покладистее и пытался угадывать желания Амина, прежде чем тот успевал произнести их вслух. Мой друг мажордом Осеро стал набожным мусульманином: каждый день до работы и в перерывах он молился, повернувшись в сторону Мекки, а при любой возможности ездил в мечеть. А я? Я просто верил, что моя стряпня так хороша, что Амин меня не убьет. Но с каждым прожитым во дворце днем надежда уйти отсюда живым угасала.

Из пяти жен Амина две погибли при трагических обстоятельствах: скорее всего, их убили по его поручению. Самая ужасная судьба ждала Кей, тело которой Амин велел расчленить.

И вот пришел мой черед.

11

Однажды утром я вернулся из Кении, куда ездил навестить мать. Через окошко в ванной я увидел, как наш дом окружают солдаты. Одни лежали на земле, другие крались к дому. Я не понимал, что происходит, но выглядело все серьезно.

Наконец кто-то постучал в дверь. Это был офицер угандийской армии, которого я раньше не встречал. Когда я открыл, он толкнул меня так, что я упал. И велел показать, что у меня в чемодане.

Там лежали только рубашка и брюки.

Он перерыл весь чемодан, а не найдя ничего, кроме одежды, сказал:

– Неважно, что здесь ничего нет. Мы знаем, что ты хотел убить президента. К счастью, нас об этом предупредили.

Хотел ли я убить Амина? Нет. Я хотел жить и не хотел никого убивать. Я заплакал и попытался объяснить, что это неправда. Элизабет бросилась офицеру в ноги. Но никто не слушал ни меня, ни ее. Солдаты приложили к моей спине металлический прут, привязали меня к нему, схватили за локти. В кузове грузовика отвезли в подвал на озере Виктория и втолкнули в камеру смертников. Страшное место. Кто-то стонал. Кто-то плакал. На полу лежало несколько мужчин – не знаю, они еще умирали или были уже мертвы.

Я знал, что отсюда нет выхода, – это знал любой, кто жил в стране Иди Амина.

За считаные часы ты переносишься из мира, где каждый день встречаешь президента, министров, прекрасно одетых людей, в подвал, где стены покрыты кровью и дерьмом и где ты ждешь смерти. Я плакал от страха.

Когда до меня начало доходить, что это не сон, что я вместе с остальными жду смерти, я стал молиться. Не знаю, почему, ведь раньше я никогда не молился. Но тогда я говорил так: “Боже, я знаю, мы все умрем. Знаю, что и меня это не минует. Но прошу Тебя, не здесь. Не сейчас. Я очень хочу пожить еще чуть-чуть. Не для того ты спас меня, единственного из четырнадцати детей; не для того ты уберег меня от гиен и гиппопотама, чтобы жизнь моя оборвалась вот так”.

В ту ночь я так и не смог уснуть.

На следующий день на рассвете пришли солдаты и вывели меня на улицу. Я был уверен, что впереди – только смерть, но меня не убили. Вместо этого меня затолкали в машину и отвезли в президентский дворец, где ждала Элизабет с детьми.

Мои угандийские жены сбежали сразу после моего ареста. Больше я их никогда не видел.

Нас всех погрузили в машину. Мы понятия не имели, куда нас везут. Элизабет тихонько плакала, а я пытался понять, какую я совершил ошибку. Может быть, был слишком жесткий? Может, меня считали неприятным типом? Но я никому не сделал ничего такого, за что меня можно было бы обречь на смерть! Ведь тот, кто пошел к Амину и сказал, что я собираюсь его отравить, прекрасно понимал, что выносит смертный приговор мне, а заодно моей жене и всем моим детям.

Мы проехали город Пинья, где из Озера вытекает Нил. “Ага, – подумал я, – нас везут в Мага-Мага”. Это был город казней.

Но мы не свернули в Мага-Мага.

Только когда мы приехали в Буси, город на границе с Кенией, я понял, что нас не убьют. Бог решил меня пощадить. По причине, которой я не знаю до сих пор, Иди Амин подарил мне жизнь.

Военные отловили какого-то кенийского офицера и сказали, что я повар из президентского дворца. Что у меня нет при себе паспорта, поскольку меня незамедлительно выдворяют из страны. Кенийцы посовещались, после чего сняли с меня наручники и велели идти домой. У меня с собой не было ни кастрюли, ни смены одежды. Ничего.

Пришлось все начинать сначала.

12

После изгнания Одеры Амин правил еще два года, пока не затеял войну с