Идеальная няня - Лейла Слимани

Она легла в постель, но сон к ней не шел. Перед глазами стоял виденный только что мужчина. Как ни гнала она от себя ужасные мысли, но не могла запретить себе думать, что вскоре на его месте окажется она. Ее выгонят на улицу. Она лишится даже этой убогой квартирки и тоже будет испражняться на улице, как животное.

* * *

На следующее утро Луиза не смогла встать с постели. Ночью у нее поднялась температура; ее знобило так, что зубы стучали. Горло опухло и болело. Она не могла даже сглотнуть слюну. Вскоре после половины восьмого утра зазвонил телефон. Луиза не сняла трубку. На экране высветился номер Мириам. Луиза открыла глаза, протянула руку и нажала отбой. И упала лицом в подушку.

Телефон зазвонил снова.

На этот раз Мириам оставила голосовое сообщение: «Луиза, добрый день. Надеюсь, у вас все в порядке. Уже почти восемь. Мила вчера вечером заболела, у нее температура. У меня сегодня важное дело, я вам говорила, что я выступаю в суде. Надеюсь, что у вас все хорошо и ничего не случилось. Перезвоните мне, как только получите сообщение. Мы вас ждем». Луиза уронила телефон на пол и плотнее завернулась в одеяло. Она старалась не думать о том, что ей хочется пить и срочно надо в туалет. У нее не было сил даже шевельнуться.

Кровать она придвинула к стене, поближе к чуть теплой батарее. Головой при этом она едва не упиралась в окно. Она смотрела на голые деревья на улице и не понимала, как жить дальше. В ней поселилась странная уверенность, что бороться бесполезно. Что ей остается лишь отдаться течению событий, плыть по воле волн, полностью покориться обстоятельствам. Вчера она достала эти письма. Вскрыла конверты и порвала письма в мелкие клочки, которые бросила в кухонную раковину. Пустила воду. Раз-мякнув, клочки бумаги склеились в бесформенный ком. Она смотрела, как он постепенно тает под струей кипятка. Опять зазвонил телефон. Луиза сунула его под подушку, но настырный трезвон мешал ей забыться сном.

* * *

Мириам металась по квартире. На полосатом кресле была разложена ее адвокатская мантия.

– Она не вернется! – сказала она Полю. – Это не первый случай, когда в один прекрасный день няня просто исчезает. Я слышала десятки таких историй.

Она снова и снова набирала номер Луизы, но та не отвечала. Мириам, чувствуя свою беспомощность, набросилась на Поля. Он был слишком суров с Луизой и разговаривал с ней как с простой домработницей.

– Мы ее обидели! – заключила она.

Поль успокаивал жену. Наверное, у Луизы проблемы, у нее что-то случилось. Она не посмела бы вот так взять и бросить их, без всяких объяснений. Она так привязана к детям! Как она могла уйти не попрощавшись?

– Чем строить предположения, поищи лучше ее адрес. Посмотри в контракте. Если через час она не ответит, я сам к ней поеду.

Мириам, сидя на корточках, рылась в ящиках комода, когда наконец зазвонил телефон. Еле слышным голосом Луиза просила ее извинить. Она заболела и не встает с постели. Звонков она не слышала – проспала все утро. Она раз десять повторила: «Мне так неудобно…» Мириам оторопела: такое простое объяснение даже не пришло ей в голову. Ей стало совестно. Почему она не подумала, что Луиза может заболеть? Как будто та была неуязвимой, а ее тело – не ведающим усталости и недомоганий.

– Понимаю, – сказала она. – Конечно, отдыхайте, мы как-нибудь выкрутимся.

Они с Полем обзвонили друзей, коллег и родственников. Кто-то дал им телефон одной студентки – «может, она вас выручит?» – и, к счастью, та согласилась приехать прямо сейчас. Симпатичная блондинка лет двадцати не вызвала у Мириам доверия. Войдя в квартиру, она неторопливо сняла свои ботильоны на шпильке. Мириам заметила у нее на шее татуировку – на ее взгляд, ужасную. На все разъяснения Мириам она лишь кивала: «Ага», хотя было ясно, что она ничего не запоминает и мечтает об одном – поскорее выпроводить настырную мамашу. Она попыталась подлизаться к Миле, дремавшей на диване, изобразив материнскую заботу – девчонка, сама еще не расставшаяся с детством.

Но только вечером, вернувшись с работы, Мириам осознала весь ужас ситуации. В квартире царил настоящий разгром. Игрушки были разбросаны по всей гостиной. В раковине громоздилась грязная посуда. На журнальном столике засохли ошметки морковного пюре. Девушка вскочила с резвостью заключенного, наконец выпущенного из тюремной камеры. Сунула в карман деньги и с мобильником в руке помчалась к двери. Позже Мириам обнаружила на балконе с десяток окурков самокруток, а на голубом комоде в детской – липкую лужицу растаявшего шоколадного мороженого.

* * *

Три дня Луизу мучили кошмары. Она не спала, но впадала в мучительное, сродни летаргии, состояние: мысли у нее путались, она чувствовала дурноту. Всю ночь она слышала какой-то внутренний вопль, насквозь прожигавший кишки. Она ворочалась на своем диване в сбившейся комом рубашке и бессильно скрипела зубами. Ей казалось, что кто-то наступил ей на лицо тяжелым башмаком, что ее рот набит землей. Ноги сотрясала мелкая дрожь, вызывая в памяти хвост головастика. Ей было совсем плохо. Она вставала попить, сходить в туалет и снова валилась на диван.

Она выныривала из сна, как из морской бездны, и, как обессилевший пловец, задыхаясь от нехватки кислорода, барахтаясь в воде, превратившейся в плотную черную магму, молилась о глотке воздуха и собирала последние силы, чтобы всплыть на поверхность и сделать судорожный вдох.

В свой блокнот с обложкой в цветочек она записала подслушанный у врача больницы Анри-Мондор термин: депрессия с признаками делирия. Луизе показалось, что это звучит очень красиво и придает ее тоске оттенок нездешней поэтичности. Она записала эти слова своим странным почерком – старательно перекрученными заглавными буквами. Все записи в ее блокноте напоминали те шаткие строения из деревянных кубиков, которые Адам возводил только ради удовольствия их разрушить.

Впервые в жизни она задумалась о старости. О том времени, когда тело начнет ее подводить, когда малейшее движение будет причинять ей нестерпимую боль. О том, сколько денег придется тратить на лекарства. Она с ужасом представляла себе, как лежит больная и беспомощная в комнате с немытыми окнами. Эта мысль преследовала ее как наваждение. Она ненавидела свою квартиру. Ее сводил с ума затхлый запах из душевой кабины, проникавший ей в самое нутро. Все зазоры и щели в квартире были покрыты налетом зеленоватой плесени, и, как она ее ни отскребала, наутро корка появлялась снова, еще более плотная, чем раньше.

В ней закипала ненависть. Чувство, несовместимое с ее вечной покорностью и детским оптимизмом. Ненависть туманила ей взор. Луиза проваливалась в печальные, сумбурные сны. Ее преследовало ощущение, что она видела и слышала слишком много о чужой жизни, о чужой близости, в праве на которую ей было отказано. У нее даже своей комнаты никогда не было.

* * *

После двух безумных ночей она наконец почувствовала, что готова вернуться к работе. Она осунулась, и ее девичье личико, бледное и худое, как будто еще вытянулось, словно по нему били молотом. Она причесалась и накрасилась. Накладывая на веки свои лиловые тени, она совсем успокоилась.