Третья штанина - Евгений Алехин

– Ботанический сад. Улица Вильгельма Пика.

– Двести.

Я засунул башку глубже в салон и посмотрел в глаза водителю.

– У меня экзамен, и только сто рублей. За сто?

Водила скорчил гримаску, и мне пришлось поспешить убрать голову, потому как захлопывающаяся дверца уже норовила вышибить мне мозги. Мне захотелось плакать, я показал палец удаляющейся машине и пошел дальше. Все получилось очень тупо. Отец спонсирует мою поездку, дает деньги, чтобы я смог питаться во время экзаменов. Я тут же пропиваю деньги, попадаю в больницу и просираю экзамен. Я шел и жалел себя, я уже был настроен сложить руки, я утонул в киселе, но вдруг вышел к метро. Часы над входом показывали девять двадцать пять. У меня даже больше чем полчаса. Полчаса плюс пять. Я купил карточку, спустился по эскалатору в метро.

Наверное, Надя сейчас живет одна. Я ехал в метро и думал о ней.

– Я не могу себе представить, как можно было построить метро? Люди не могли этого сделать…

– Почему не могли?

– Скажи мне, пожалуйста, Надежда, как люди могли это сделать? Это точно невозможно. Это целый мир под землей.

– Значит, они его отрыли. Просто случайно отрыли, люди его не строили.

– ?

– Рыли землю ложками и наткнулись на метро.

– Значит, изначально это был – Ад.

Каждый раз, если похмелье, или если я после бессонной ночи, или когда давление, я вижу, как Ад просвечивает сквозь декорации. Конечно, сейчас это неявно, но все равно можно догадаться. Люди увидели рельсы, тележки, тележки, рельсы – люди приспособили Ад под транспортное средство. Но на самом деле не они обманули его, а Ад обманул их.

Если Надя сейчас живет одна в квартире на станции «Краснопресненской», я могу прийти к ней в гости и остаться насовсем.

Через двадцать пять минут я уже подходил к институту. Возле входа курили Седухин, Лемешев и Орлов. «Орлович», как мы его окрестили, – тридцатичетырехлетний абитуриент, с которым мне позднее еще предстоит лучше познакомиться. Они приветствовали меня. Мало того что я остался живой, так еще и успел.

Первый экзамен. Литературный этюд. Шесть часов. Большинство тем мне показались нелепыми: «лестница в небо», «история одной татуировки», «первая боль»… Но была одна нормальная: «один день жизни». Не могло быть и речи о том, чтобы что-то сочинять. Наверное, мне дали транквилизатор, я собирался быстро хоть что-нибудь написать и поскорее лечь спать. Двадцать минут я перебирал в голове рассказы, которые написал за те два года, что был писателем. Вспомнил содержание самого короткого. Отлично – рассказ как раз был вполне умозрительным, без всяких там мыслей персонажей. Полторы странички в формате А4. Я помнил даже отдельные предложения и куски диалогов. Его легко можно было подогнать под «один день». Мне понадобился час, чтобы записать его. Я закончил первым. Я сдал листки и вышел в коридор. Немного вздремнул на диванчике, пока ждал Лемешева с Седухиным.

Когда мы пошли в общагу, я попросил подождать меня возле аптеки. Мне нужны были коринфар и (или) эналаприл. При себе всегда стоит иметь таблетки от давления.

Я вышел в коридор и споткнулся о пьяного Сережу. Он оклемался, вышел из дремы, в которую впал неизвестное время назад, и кивнул мне на банку с можжевельником, которую обнимал. Там еще оставалось прилично.

– Ты что сидишь тут, Эфиоп? – говорю.

– Они закрылись, и вы закрылись, – сказал он, чуть не плача, – а я сижу один в коридоре.

– Ага, – говорю, – к тому же музыку тише так и не сделали.

– И я не Эфиоп…

Мы выпили, Сережа сказал, что ему надо было на работу, поэтому он просил нас выключить музыку, но теперь он, видимо, уже не пойдет на работу. Но я сказал:

– Стоп, что это мы сидим в коридоре, как два ничтожества?

И стал долбиться к Игорю:

– Открывай, собака! Другим он кайф ломает, а сам закрылся!

– Я и говорю, они закрылись, и вы закрылись, я вот и сижу в коридоре, – объяснил мне Сережа еще раз, пока я стучал в дверь.

Но Игорь открыл почти сразу, потому что они и так уже закончили. Света сидела на диване в игоревской рубашке.

– Заходите, – сказал Игорь.

Сережа почти тут же лег спать, мы еще выпили с Игорем и Светой. Игорь сказал про нее:

– Она теперь будет жить у меня.

Я оглядел Свету.

– Отлично, – отвечаю, – можно я тоже буду иногда с тобой спать? Алиса сказала, я тебе понравился.

Света сказала:

– Лучше вы будете спать с ним, – и указала на Игоря.

– Это, если совсем напиться, – отвечаю.

– Ты лучше не напивайся, – посоветовала мне Света, – ты такой хороший, когда трезвый. Только тебе нужно подстричься.

– Эгей, – сказал я, – твой новый парень он, а не я. Я соврал, что собираюсь с тобой спать. У меня лежит персональное тело в соседней комнате.

Потом Игорь прочел Свете стихотворение. Потом и я прочел, когда еще немного выпил. Мой курс накрылся, лечение закончилось, все было по-прежнему – ни одна из существующих систем не могла выстоять против обстоятельств.

Света поставила Игорю «четверку с плюсом» за текст и «пятерку» за исполнение. Мне «пятерку» за текст и «четверку» за исполнение.

Я был лучшим поэтом, но проиграл по баллам. Хотя я и не очень дорожил ее мнением, этой Светы, пусть она и строила из себя ценителя литературы. Но мне она казалась скорее гопницей, пусть и немного приподнятой в культурном (гм) плане, но уж никак не достойным критиком. Потом она легла спать, а мы долго еще сидели с Игорем, было уже утро. Лично я был в другой галактике. Потом проснулся Сережа, он опаздывал на работу на два часа. Проснулся, поворчал, ушел. Мы легли. Потом уже все встали. Ближе к вечеру. Проснувшись, Света уже не хотела оставаться у Игоря, она засобиралась к своему якобы навсегда брошенному парню.

А Алиса вспомнила, что вчера так и не позвонила маме. Не знаю, вспомнила ли она о том, что порассказала мне ночью.

Мы с Алисой шли на остановку.

– Мама, – сказала она, – нам нужно не попасться на глаза маме. Если мы сядем в маршрутку, мы можем столкнуться с ней.

Этого мне тоже не очень хотелось. Поэтому мы стояли за остановкой. Поэтому мы ждали автобус и пропустили пару пятнадцатых маршруток.

Мне тоже совсем не хотелось попасться на глаза маме. Я видел ее раз, это было два года назад.

Собственно, почему мы с Мишей боялись мамы Алисы.

Я позвал Алису на вечеринку к Мише, когда его родители были на даче. До того, как их дача сгорела, его родители уезжали, и эти вечеринки были у нас не редкость. Тогда между мной и Алисой почти ничего не было. Хотя я с ней поцеловался тогда, неважно. Алиса в тот раз тоже с вечера не позвонила маме. С утра я проводил Алису до ее улицы. До самого дома не стоит, сказала она, может подняться переполох, мне лучше бы вообще не попадать в пределы досягаемости взора ее мамы. Я не придал значения ее словам, не поверил, что это все так страшно. И вот, через день мы с Мишей катались на его «Москвиче» (тогда у него еще был «Москвич», а не «Волга») по окрестностям нашего пригорода и решили заехать за Алисой. Она, по ходу, увидела нас еще через окно и, когда Миша пытался припарковаться возле ее крыльца, уже вышла сама. Алиса показывала жесты руками, что-то пыталась сказать, мы не успели понять, что это значит, а поняли, только когда вдруг раздался крик: