Ворон - Эдгар Аллан По

Древний Ворон – видно, прожил он несчетные года.

Взмыл на книжный шкаф он плавно и расселся там державно,

Не испытывая явно ни смущенья, ни стыда,

Там стоявший бюст Минервы оседлал он без стыда,

Словно так сидел всегда.

Я не мог не удивиться: эта траурная птица

Так была невозмутима, так напыщенно-горда.

Я сказал: "Признаться надо, облик твой не тешит взгляда;

Может быть, веленьем ада занесло тебя сюда?"

Ворон каркнул: "Никогда!"

Усмехнулся я… Вот ново: птица выкрикнула слово!

Пусть в нем смысла и немного, попросту белиберда,

Случай был как будто первый,- знаете ль иной пример вы,

Чтоб на голову Минервы взгромоздилась без стыда

Птица или тварь другая и в лицо вам без стыда

Выкрикнула: "Никогда!"

Произнесши это слово, черный Ворон замер снова,

Как бы удовлетворенный завершением труда.

Я шепнул: "Нет в мире этом той, с кем связан я обетом,

Я один. И гость с рассветом улетит бог весть куда,

Он, как все мои надежда, улетит бог весть куда"›

Ворон каркнул: "Никогда!"

Изумил пришелец мрачный репликой меня удачной,

Но ведь птицы повторяют, что твердят им господа,

Я промолвил: "Твой хозяин, видно, горем был измаян.

И ответ твой не случаен: в нем та прежняя беда,

Может быть, его терзала неизбывная беда

И твердил он: "Никогда!"

Кресло я придвинул ближе: был занятен гость бесстыжий,

Страшный Ворон, что на свете жил несчетные года,

И, дивясь его повадкам, предавался я догадкам,-

Что таится в слове кратком, принесенном им сюда,

Есть ли смысл потусторонний в принесенном им сюда

Хриплом крике: "Никогда!"

Я сидел, молчаньем скован, взглядом птицы околдован,

Чудилась мне в этом взгляде негасимая вражда.

Средь привычного уюта я покоился, но смута

В мыслях властвовала лихо… Все, все было, как всегда,

Лишь ее, что вечерами в кресле нежилась всегда,

Здесь не будет никогда.

Вдруг незримый дым кадильный мозг окутал мой бессильный,-

Что там – хоры серафимов или облаков гряда?

Я вскричал: "Пойми, несчастный! Это знак прямой и ясный-,

Указал господь всевластный, что всему своя чреда:

Потерпи, придет забвенье, ведь всему своя чреда".

Ворон каркнул: "Никогда!"

"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы,-

Молвил я,- заброшен бурей или дьяволом сюда?

Отвечай: от мук спасенье обрету ли в некий день я,

В душу хлынет ли забвенье, словно мертвая вода,

Яд затянет рану сердца, словно мертвая вода?"

Ворон каркнул: "Никогда!"

"Птица ль ты, вещун постылый, иль слуга нечистой силы,

Заклинаю небом, адом, часом Страшного суда,-

Что ты видишь в днях грядущих: встречусь с ней я в райских кущах

В миг, когда среди живущих кончится моя страда?

Встречусь ли, когда земная кончится моя страда?"

Ворон каркнул: "Никогда!"

Встал я: "Демон ты иль птица, но пора нам распроститься.

Тварь бесстыдная и злая, состраданью ты чужда.

Я тебя пророка злого, своего лишало крова,

Пусть один я буду снова,- прочь, исчезни без следа!

Вынь свой клюв из раны сердца, сгинь навеки без следа!"

Ворон каркнул: "Никогда!"

И, венчая шкаф мой книжный, неподвижный, неподвижный,

С изваяния Минервы не слетая никуда,

Восседает Ворон черный, несменяемый дозорный,

Давит взор его упорный, давит будто глыба льда.

И мой дух оцепенелый из-под мертвой глыбы льда

Не восстанет никогда.

перевод М. Донского

Аннотация: "Тетради переводчика", вып. 13. М., 1976

ВОРОН

Как-то полночью глубокой размышлял я одиноко

Над старинным фолиантом – над преданьем давних лет,

И охваченный дремотой, стук услышал, но отчета

Дать не мог: стучится кто-то, увидав в окошке свет.

"Гость,- промолвил я,- стучится в дверь мою, завидев свет,-

Ничего другого нет!"

Вспоминаю все я снова. Это был декабрь суровый

И поленьев блеск багровый тускло падал на паркет.

Тщетно ждал зари рожденья, в книгах не найдя забвенья.

Я хотел забыть Линору – ранней молодости свет!

Ангелы зовут Линорой – деву, свет ушедших лет.

В мире имени ей нет!

Шорох шелковый, не резкий, алой, легкой занавески

Наполнял безмерно страхом, погружая в смутный бред!

Сердце бедное смиряя, все стоял я, повторяя:

"То, наверно, гость, блуждая, ищет дверь? Кто даст ответ?

Гость, доселе незнакомый, в дверь стучится? Где ответ?

Только он, другого нет!"

И душа окрепла сразу. Не колеблясь уж ни разу,

"Сэр, -я молвил,- или леди, извинения мне нет!

Засыпал я, вы не знали, слишком слабо вы вначале,

Слабо в дверь мою стучали. Но, заслышав вас, в ответ

Двери распахнул широко, распахнул я их в ответ:

Только тьма, иного нет!"