Цап-царап, моя радость - Елена Рахманова

Вестибюль бокового входа неожиданно разочаровал ее. Так могло выглядеть фойе ДК какого-нибудь крупного предприятия советских времен. Допотопные деревянные панели, стенды двух книжных киосков, истертые плитки пола. За открытой высоченной боковой дверью виднелся коридор с обшарпанным линолеумом и давно не крашенными стенами. Тем не менее это было место, куда мечтали бы попасть многие.

Эмиль Григорьевич помог Эве раздеться, окинул взглядом ее фигурку в короткой серой юбке и белом пушистом свитерке, остался доволен – и повел ее вверх по лестнице.

«Но вы же говорили про ресторан!» – чуть было не воскликнула девушка. Не то чтобы ей вдруг захотелось попасть именно туда, просто неожиданный маневр не мог не насторожить ее. Однако она зря пугалась: ресторан в Доме кино располагался на третьем этаже. Кто бы мог подумать!

По дороге с ними, точнее, с Эмилем Григорьевичем раскланивались. И он не без гордости, как показалось Эве, представлял ее, называя подающей надежды молодой писательницей. Эва же во все глаза смотрела вокруг, с восторгом отмечая лица, так часто мелькающие на экране телевизора. А те выглядели и вели себя как самые обычные люди. «Но может, это потому, что они, по сути, у себя дома», – подумалось Эве.

Она плохо помнила, что ела, что пила, зато в памяти осталось ощущение уютной отстраненности уголка, который они заняли. Действительно, невысокие деревянные перегородки как бы отделяли их от царящей суеты в зале.

Эмиль Григорьевич был заботлив, предупредителен, развлекал ее рассказами о своих именитых и популярных знакомых и время от времени задавал вопросы.

– Вы полька? – прежде всего поинтересовался он. – Если судить по фамилии…

– Ну что вы, – отмахнулась девушка. – Это редактор придумала мне такой псевдоним. Сказала, что он привлечет внимание.

– А я все удивляюсь, откуда вдруг в нашей литературе взялось столько авторов с нерусскими фамилиями. И как же вас звать на самом деле, если это не секрет?

Девушка мило улыбнулась:

– Конечно, не секрет. Лина… Лина Кузнецова.

– Ну что же, Линочка, предлагаю выпить на брудершафт, – сказал Эмиль Григорьевич, подливая ей в бокал вина. – Мы как-никак собратья по перу.

У нее перехватило дыхание, но ответить отказом она не решилась. Да и что она могла бы сказать? «Простите, но мы едва знакомы»? Или совсем уж бестактное: «Извините, но вы мне в отцы годитесь» – да?

Эмиль Григорьевич не только коснулся губами ее щеки, но еще и чувствительно положил руку Лине на талию, притягивая к себе. То, что девушка ощутимо напряглась, инстинктивно противясь жесту, лишь раззадорило сценариста. С каждой минутой ему все больше нравилась его новая знакомая. В ней было этакое волнующее сочетание провинциальной неискушенности в суждениях и поведении – свежинка, как называл это Эмиль Григорьевич, – с обликом столичной, знающей все достоинства своей внешности жительницы. Плюс, конечно, несомненный литературный дар.

«Она – моя», – удовлетворенно подумал Таран-Бороновский, видя, как, раскрасневшись от выпитого вина, возбужденная окружающей обстановкой, восторженно сверкая глазами, Лина в подробностях сообщает ему, как намеревается поступить с главными героями своей будущей книги.

– Вам… тебе нравится? – простодушно спросила она, окончив.

– Неплохо, неплохо, – покивал Эмиль Григорьевич. Это было большее, что он мог позволить себе в сложившейся ситуации. Не говорить же, что на материале еще не написанного Линой романа можно раскрутить новый сериал. – Правда, есть над чем поработать. И если ты не против, я готов тебе помочь…

Он еще не докончил фразы, как Лина с горящими глазами воскликнула:

– Я и мечтать о таком не могла… Эмиль!

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – рассмеялся сценарист, растроганный импульсивностью своей знакомой. – А как ты относишься к сериалам? – спросил он.

Лина уже полностью освоилась в его обществе и позволила себе пренебрежительно усмехнуться:

– Я, конечно, их мало смотрела, но и того, что видела, более чем достаточно, чтобы составить мнение.

– Ну и?..

– Такое впечатление, будто действие всех сериалов, и наших, и зарубежных, происходит в каком-нибудь крохотном городке или даже деревушке.

– Почему? – заинтересованно спросил Эмиль Григорьевич.

– Ну как же! – удивилась Лина. – Там на протяжении сотни серий фигурирует одно кафе, один родильный дом, одно отделение милиции, одна школа. Даже улица одна-единственная, по которой ходят все без исключения персонажи, и не важно, Петербург это или Рио-де-Жанейро. Киллер, если он есть, конечно, и тот один на всех, и все хорошо знают его в лицо. Все знакомы и крутят романы друг с дружкой по очереди. Словно это глухой таежный поселок, вокруг которого непроходимый лес, и до ближайшего человеческого жилья пятеро суток пути на лыжах как минимум!

Подмечено было верно, и Эмиль Григорьевич не мог не рассмеяться:

– Но в противном случае пришлось бы звать Льва Николаевича писать сценарии, а с этим сейчас напряженно. – И после небольшой паузы спросил: – А ты, Линочка, не хотела бы попробовать себя на телевидении?

– В качестве кого?

– В качестве этого самого сценариста сериалов…

Лина неопределенно мотнула головой:

– Ну, не знаю. Я как-то никогда серьезно не относилась к этому роду деятельности.

«Если бы тебе было известно, девочка, сколько это нынче стоит, то относилась бы ты к сериалам очень даже серьезно. Можно сказать, с превеликим почтением», – усмехнулся про себя Эмиль Григорьевич.

Она подходила к знакомому дому и мысленно пыталась описать свое состояние. «Не чуя под собой ног, летя как на крыльях…» Но фразы казались избитыми, банальными, а ничего другого на ум не приходило. Вот тебе и писательница! Что бы сказал Эмиль Григорьевич, узнав о ее бесплодных литературных потугах? Наверняка бы разочаровался, а ведь вчера дал понять, что высокого мнения о ее способностях. «Но ведь не узнает же», – легко отмахнулась Лина от своих опасений…

Она чувствовала себя писаной красавицей и на редкость везучей особой, просто-таки баловнем фортуны. Сомнений не было, вчерашнему вечеру надлежало стать переломным в ее судьбе. Лина и оделась так же, как накануне, а белый свитерок и вовсе решила считать талисманом, приносящим удачу.

Придя домой накануне вечером, девушка тщательно изучила свое новое лицо, прежде чем смыть макияж, и сегодня утром постаралась накраситься точно так же. Ей, естественно, не хватало мастерства Жасмин, но результат все равно оказался впечатляющий. Артем такой красивой еще никогда ее не видел. И эта мысль грела душу не меньше, чем воспоминания обо всех лестных словах, сказанных в ее адрес самим Таран-Бороновским…

Наведя в квартире немыслимый блеск, Лина вальсировала по гостиной, прижав Мурку к груди и напевая знаменитую мелодию из кинофильма «Моя прекрасная леди». Какое-то время кошка стоически терпела, затем вывернулась из ее рук, птицей взлетела на шкаф, с него перескочила на соседний, а оттуда на верх открытой двери. Балансируя, чтобы удержать равновесие, Мурка уселась и, по очереди наклоняя тело то в одну, то в другую сторону, принялась раскачиваться.