Фаворитка короля - Анна О'Брайен

С этим спорить не приходилось, и я была вынуждена подчиниться, а девушки оказались дерзкими и достаточно острыми на язык, чтобы вслух обсуждать мое несовершенство. Кожа да кости. Никаких округлостей, груди маленькие, бедра тощие. Они не знали удержу, давая полное представление обо всех ужасных недостатках моего обнаженного тела. Руки грубые, отметили они. Волосы неухоженные. Ну а уж брови… И так далее, без передышки.

— В моде светлые волосы! — сообщили они мне. Я только вздохнула.

— Не трите так сильно!

Они и это пропустили мимо ушей. Меня намыливали, ополаскивали, потом вытерли досуха мягким полотенцем, и в конце концов я просто закрыла глаза, не мешая им сплетничать вволю и облачать меня в выданные мне одежды. Да такие наряды! Ощутив кожей их легкое прикосновение, я была вынуждена открыть глаза. Такого я никогда еще не видела, разве что в сундуках графини Джоанны. Нижняя рубаха из тонкого полотна, нимало не стеснявшего движений. Платье, плотно облегавшее бедра, ярко-синим цветом напомнило мне плащ Пресвятой Девы. Оно называлось котарди[23], как мне объяснили, потому что сама я не знала, как называются такие красивые вещи. Поверх набросили сюрко[24], слишком пышное на мой взгляд, отделанное серым мехом и с покрытым эмалью поясом. Шилось все это, конечно, на кого-то другого, ткань на подоле и манжетах немного протерлась, да разве это беда? У меня теперь были роскошные женские наряды, о каких я и мечтать не смела. Такие сверкающие, такие мягкие, их ткань просто скользила между пальцами! Шелк, узорчатый дамаст, тонкая шерстяная пряжа… Впервые в жизни на мне была цветная одежда[25], настолько замечательная, что буквально ослепляла меня. Я чувствовала себя драгоценным самоцветом, отполированным до невероятного блеска.

Конечно, они причитали над моими волосами.

Слишком жесткие. Слишком темные. Слишком короткие, чтобы заплести в косы. Да вообще слишком короткие!

— Лучше такие, чем те, остриженные до самого затылка, что были у меня, когда я стала послушницей! — язвительно ответила им я.

Они затолкали волосы под золотую сеточку, а сверху набросили покрывало из какой-то воздушной ткани, которая красиво развевалась, стоило мне пошевелиться, и скрепили все повязкой-валиком, словно пряча последние следы моей прежней жизни. Никакого апостольника. Я дала себе зарок никогда больше не носить апостольник.

— Теперь надень вот это… — Я натянула тонкие чулки с подвязками. Ноги мне обули в мягкие туфельки.

Я оглядела себя, затаив дыхание, чтобы все это великолепие вдруг с меня не свалилось. Ноги ощущали тяжелую ткань пышных юбок, издававших тихое шуршание, когда я неуверенно шагала по комнате. Ребра сдавливал туго зашнурованный корсаж, глубокий вырез приоткрывал не очень-то заметные груди. Я чувствовала себя совсем не в своей тарелке, будто меня нарядили для участия в представлении, какое я однажды видела на Крещение в аббатстве.

Это горничные у королевы наряжаются в такие роскошные одежды?

Я брыкалась, пытаясь откинуть назад мешавшие юбки и наслаждаясь тем, что одета по моде (пусть я ее и не освоила еще), когда распахнулась дверь и вошла Изабелла. Обе служанки присели в реверансе до самого пола. Я последовала их примеру, показав недюжинное умение обращаться с тяжелыми складками дорогой ткани, но прежде успела заметить, как принцесса недовольно поджала губы. Изабелла, по чьей милости я прозябала на поварне, не спеша обошла вокруг меня.

— Неплохо, — оценила она, и я зарделась. — Взгляни сама. — И протянула мне маленькое зеркальце, висевшее у пояса на цепочке.

Ой, только не это! Я вспомнила тот предыдущий раз, когда смотрелась в зеркало, и спрятала руки за спину, как нашкодивший ребенок.

— Нет-нет! Не стану!

— Отчего же? — спросила она с издевательской усмешкой.

— Боюсь, мне не понравится то, что я увижу, — ответила я, упрямо не опуская глаз под взглядом принцессы.

— Ну что ж, это правда. Ничего другого ты сделать не в силах, так что поступаешь, должно быть, вполне разумно, — проворковала Изабелла, но сочувствие в ее голосе смешивалось с презрением.

Она властно взмахнула рукой, и в напряженном молчании я проследовала за нею по коридорам в светлицу, где сидела со своими дамами Филиппа.

— Что же, Maman, вы ее вымыли и нарядили. Насколько это вообще возможно…

— Ты лишена милосердия, Изабелла. — Ответ королевы прозвучал неожиданно сурово.

— И что нам теперь с ней делать? — спросила Изабелла, которую нелегко было смутить.

— То, что я и собиралась сделать с самого начала, пока не вмешалась ты. Она станет одной из моих фрейлин.

Фрейлиной королевы? Изабелла в изумлении подняла брови. Кажется, я тоже. Потрясение был таким сильным, что я даже не задумалась над тем, как это может быть истолковано.

— Но вам совершенно не нужна она! — воскликнула Изабелла, не в силах поверить в серьезность намерений матери. — У вас их и так уже добрая дюжина…

— Да? — Улыбка — на мой взгляд, весьма грустная — тронула губы королевы. — Возможно, как раз она мне и нужна.

— Так выберите благородную девушку. Богом клянусь, у нас хватает дворянок…

— Я лучше знаю, что мне нужно, Изабелла. — Королева жестом отпустила дочь, а мне протянула четки.

— Миледи…

Я не могла найти слов. Пальцы сомкнулись на драгоценных жемчужинах. В одно мгновение, одним четким распоряжением и одним-единственным жестом королева отринула враждебность дочери к выскочкам из низов общества, а мою жизнь перевернула совершенно.

— Вы об этом пожалеете! И тогда не говорите, что я вас не предостерегала. — Изабелла оставила последнее слово за собой. Ей было совершенно наплевать на то, что я тоже ее слышу.

«Но отчего? Отчего она выбрала меня?» — эта мысль неотступно вертелась в моей голове, пока фрейлины расходились выполнять свои обычные поручения.

— Почему же меня? — высказала я свой вопрос вслух. — Чем я могу быть полезна вам, ваше величество?

Филиппа с несвойственной ей суровостью всматривалась в меня, словно пыталась отыскать ответ на этот вопрос.

— Ваше величество…

— Извини, я задумалась… — Она закрыла глаза, а когда открыла их снова, в них почти неуловимо отражалась грусть, но заговорила она со мной весьма ласково: — Когда-нибудь я скажу тебе об этом. А пока… Давай подумаем, что нам с тобой делать.