Господин мертвец. Том 1 - Константин Соловьев

Смелый, подумал Дирк, изучая открытое лицо лейтенанта и его горящие глаза. Смелый и безрассудный. Был бы даже симпатичен, если бы не эта смешная заносчивость. Штурмовые отряды, элита, гвардия… Сколько таких мальчишек полегло между Берлином и Парижем с развороченными животами и размозженными черепами? Наверно, многие из них тоже думали, что судьба отрядила их выполнять свою работу, и не доверили бы эту честь мертвецам в серой форме. Этот человек и в самом деле хотел броситься на французские пулеметы и испытывал почти детскую обиду от того, что может лишиться этой возможности. Наверно, в каждом человеке живет самоубийца и иногда перехватывает поводья. Чтобы быть командиром штурмового отряда, определенно надо являться самоубийцей.

– Хорошо, лейтенант, – сказал оберст, – ваш отряд тоже будет участвовать в бою. Начинайте приготовления.

– Спасибо, господин оберст, – лейтенант Крамер коротко кивнул, приняв победу как должное. – Обещаю вам, что мы не подведем ваших ожиданий.

– Но можете подвести ожидания ваших матерей, – недовольно пробормотал тоттмейстер Бергер. – Ваша выходка задаст работы кайзеровским почтальонам… Ладно, я не буду спорить с мнением господина оберста, это его люди и его приказ. На подготовку у нас мало времени, едва ли семь часов. Рассвет весной ранний. Давайте рассмотрим диспозицию, и я очерчу схему наступления.

– Кажется, вы не очень-то доверяете обычным людям? – усмехнулся оберст, разворачивая хрустящую карту.

– Так точно, господин оберст, – темные глаза тоттмейстера мигнули. – Мертвецов я понимаю гораздо лучше.

В расположение своего взвода Дирк вернулся лишь через два часа. Сумерки давно успели стать ночью, глухой и беззвездной, как часто бывает во Фландрии весной. Дирк пожалел о том, что не успел при свете дня детально изучить рельеф между немецкими и французскими траншеями. Возможно, через несколько часов какая-то кочка или воронка может спасти ему жизнь. С невеселой усмешкой, невидимой в темноте, он подумал о том, что это вполне по-человечески – только смерть учит осмотрительности.

Отыскать дорогу было еще сложнее, чем днем, по приказу тоттмейстера во всех взводах были приняты меры затемнения, чтобы не выдать французским наблюдателям с их мощными подзорными трубами и перископами увеличившуюся численность полка.

– Завтра здесь будет жарко… – рассеянно сказал Дирк вслух.

– Так точно, господин унтер, – с готовностью согласился ефрейтор Клейн, держащийся немного позади. – Мы зададим пуалю такую трепку, что они сами позеленеют, как лягушки!

В темноте бледное лицо командира второго отделения улыбалось. И эта улыбка не была напускной. Клейн предвкушал завтрашний день, ждал его и был немного возбужден, как обычно бывало перед боем.

«Клейн просто любит свою работу, – подумал Дирк, – как любит ее любой специалист своего дела. Это естественно».

Он попытался прислушаться к собственным ощущениям. Явственнее всего ощущалось беспокойство. Оно лежало в его груди, как тяжелая бухта колючей проволоки, покалывая тупыми шипами. Беспокойство было понятным, привычным. Он беспокоился о том, сможет ли выполнить поставленную мейстером задачу, и о том, скольких мертвецов из своего взвода потеряет завтра. Как хорошо ни была бы распланирована операция, за кем-то завтра Госпожа придет во второй раз. Может, за кем-то из тех, кто сейчас идет за его спиной. Может, за Клейном. Может, за ним самим.

Но кроме беспокойства было что-то еще. Что-то теребящее, приятно ноющее, тоже знакомое. Предвкушение боя. Совершенно нет смысла лгать себе самому. Он успел заскучать по привычному весу брони, по гладкому полированному металлу, такому же холодному, как и кожа под ним. По шероховатой рукояти боевой палицы и тому, как она оттягивает руку при ударе. По треску чужих костей, который подсказывает, что ты все сделал правильно, а главное – быстрее и лучше, чем тот, кто хотел тебя убить. Даже по особенному воздуху, который витает над полем боя, полному сгоревшего пороха, острому, как изысканный соус, и пьянящему, как старое вино.

Глупо отпираться, он ждал этого боя с нетерпением, не меньше, чем Клейн, и не меньше, чем бойцы из его взвода. Он, Дирк Корф, создан для боя, и отрицать это бесполезно, как утверждать, что топор создан не для рубки, а пуля не для выстрела. Он ждал момента, когда встретит неприятеля лицом к лицу, чтобы увидеть в этом лице страх и запоздалое раскаянье. Перед тем как обрушить на него палицу и стереть с него всякое выражение.

«А ведь среди «Веселых Висельников» у меня репутация одного из самых выдержанных и дисциплинированных офицеров, – отстраненно подумал Дирк. – Но если даже я с нетерпением жду боя и того момента, когда смогу забрать чью-то жизнь, что же испытывают простые солдаты?»

Из кустов скользнула чья-то тень. Она двигалась так быстро, что даже обостренные инстинкты Дирка не успели среагировать. Он успел положить руку на рукоять пистолета, но и только. В следующую секунду тень оказалась перед его лицом, и он ощутил прикосновение холодного металла к горлу. Позади него раздался предупреждающий окрик и лязг затворов. Лицо нападающего, прикрытое плотной тканью капюшона, показалось Дирку знакомым. В нем чего-то недоставало. Знакомым оказался и узкий стилетообразный нож, чье вороненое лезвие было едва видно. Сейчас оно упиралось Дирку в яремную вену.

– Тихий Маркус! Ты выбрал чертовски неподходящее время для охоты. И очень неподходящее место!

Человек с ножом замер, точно застигнутый врасплох. Затем он убрал нож, отступил на шаг и сбросил капюшон. Конечно же, это был Тихий Маркус. Ночь была безлунной, так что он, судя по всему, решил развлечь себя охотой на французских лазутчиков.

– Болван! – рявкнул Клейн, забрасывая на плечо пулемет, который держал легко, точно деревянную игрушку. – Когда-нибудь ты заработаешь пулю из-за такого фокуса!

Тихий Маркус склонил голову перед Дирком, точно виноватый ученик. Таким образом он обычно выражал свое сожаление. Делать это доводилось ему редко – он был одним из старейших мертвецов в роте и одним из самых опытных головорезов, известных Дирку.

Нижней челюсти у Тихого Маркуса не было. Осколок снаряда, унесший его жизнь два года назад, отсек ее начисто, оставив только желтоватые крупные зубы верхней челюсти, серое нёбо под ними и провал пищевода. Когда Тихий Маркус шевелился, были видны клочья языка, свисающие из алого обнаженного мяса.

Он тоже стареет, решил Дирк, глядя на смущенного бойца с ножом в руке. Еще пару месяцев назад Тихий Маркус нипочем не допустил бы подобной оплошности.

– А если бы ты налетел на полковой патруль? Брюннер потратил бы все свои нитки, штопая тебя. Ладно, не извиняйся. Завтра у тебя будет возможность исправить свою ошибку. И надеюсь, что ты ей воспользуешься.

Тихий Маркус кивнул. Его взгляд говорил о том, что эту возможность он не упустит.

– Теперь проводи нас в расположение взвода. Я не хочу плутать здесь до самого рассвета!

Чтобы добраться до временного лагеря, они потратили едва ли более десяти минут. Дирк с удовлетворением убедился в том, что под руководством Карла-Йохана все работы по инженерному оснащению были выполнены наилучшим образом. Траншеи были надежно укрыты, где землей, где маскировочной сеткой. Разглядеть их можно было, лишь приблизившись на пятьдесят метров. Конечно, до взвода Йонера «листьям» в этом отношении было еще далеко, но Дирк все равно испытал позволительное удовлетворение. В конце концов, ночевать им здесь лишь единожды. Следующую ночь они встретят во французских траншеях.