Время карликов - Игорь Рыбинский

Соседи по дому, конечно же, знали друг друга, но порой казалось, они специально изучали лица всех поселившихся здесь только для того, чтобы не здороваться. Жители северных стран – люди вообще немногословные, и потому Подрезов очень удивился, когда однажды молодая женщина, выйдя из своего «Сааба», вдруг кивнула ему:

– Добрый день.

Даже Тугрик от неожиданности повилял хвостиком.

Женщина жила в соседнем подъезде, и Виктор даже подумал о том, чтобы помочь поднести ей пакеты с продуктами, но потом вспомнил, что он не в Петербурге, и только посмотрел вслед соседке. Она оказалась довольно стройной, и потому пришлось поскорее отвернуться: мало ли что подумают наблюдающие в окна шведы.

Была уже осень, и за полгода жизни в Швеции у Подрезова не появилось здесь новых знакомых: был, конечно, Свен, но он был увлечен подрастающим поколением, были коллеги по работе – именно коллеги, потому что друзья или товарищи по работе – термин, придуманный в России. Когда однажды Виктор пригласил нескольких механиков посидеть где-нибудь после работы, те согласились, но общения не получилось: шведы молча почти полтора часа пили каждый свою кружку пива, потом каждый достал из кармана десять крон и заплатил за себя. Сели по своим автомобилям и разъехались. Один только стоял с Виктором на автобусной остановке.

– Как дела дома?

Швед посмотрел на Подрезова, как на сумасшедшего, но все же ответил:

– Жена сказала, что у нее подвеска гремит. Приеду домой – посмотрю. Думаю, что пора шаровую заменить.

Пиво, кстати, коллеги пили безалкогольное. Дорожная полиция все равно без причины машины не останавливает – можно было бы не бояться, но шведы закон уважают: раз запрещено пить за рулем – значит, не надо этого делать. Но Виктора на работе уважали, а когда узнали, что у него высшее образование, то переглянулись. Судя по взглядам, кто-то удивился, а большинство не поверили: кто же после университета копается в моторах, когда можно нажимать кнопочки на компьютере и получать больше, не говоря уже о секретарше. Кстати говоря, у вице-президента компании Свена Юханссена было несколько секретарш. А поскольку он занимался Восточной Европой, то среди них была девушка из Чехии и девушка из Польши. Обе они были весьма симпатичны, но начальник старался пореже приглашать их в свой кабинет, чтобы неправильно не подумали шведские секретарши, которых видеть совсем не хотелось. А приходилось. Вице-президентов в крупной корпорации было много, и каждому, вероятно, приходилось считаться с мнением подчиненного ему персонала. Вот что значит страна развитой демократии!

Но время шло, дождями смыло лето, потом однажды выпал первый снежок, похожий на манную крупу. Снег через полчаса растаял, но все равно Тугрик возвращался домой мокрый, грязный и счастливый. А тут как раз подъехал тот самый «Сааб», из которого опять вышла молодая женщина. Виктор даже протянул ей руку, помогая выбраться, и сказал, как старой знакомой:

– Хей!

– Добрый день, – ответила шведка и улыбнулась. На сей раз при ней не было пакетов, но все равно

Подрезов с Тугриком проводили ее до дверей. Соседка не стала заслонять замок спиной, чтобы мужчина не запомнил кода, и это натолкнуло Виктора на кое-какие размышления. А когда женщина протянула руку для знакомства и представилась «Эльжбета», то стало ясно: она не шведка.

3

Приближался новый год, до которого шведам не было никакого дела – все ждали праздник Рождества. Снега по-прежнему не было, и только продающиеся в магазинах елки напоминали о зиме. Однажды Подрезов со своей новой знакомой пошли покупать поступившие из Норвегии символы нового года, и Эльжбета, выбрав упакованную в полиэтиленовую пленку елочку, вдруг сказала:

– Виктор, зачем тебе тратиться? Дерево покупать, потом игрушки…

Она посмотрела в глаза своему спутнику, покраснела и отвернулась. А на улице лаял Тугрик, привязанный по старой социалистической привычке к водосточной трубе. Виктор все не мог привыкнуть, что в Швеции демократия распространяется и на собак: с ними можно было заходить в магазины, в бары и даже в парикмахерские, хотя для четвероногих были и специальные салоны для стрижки.

– Давай Рождество встретим вместе, – предложила Эльжбета и еще тише добавила, – и Новый год.

Она уже два года жила в Швеции и за это время только однажды побывала в родном Гданьске, хотя до него пути всего двести морских миль. Дома остались родители и муж Тадеуш, с которым она вместе училась на филологическом факультете. Но с работой в Польше было тяжело, целыми ночами трудился только муж, писавший стихи, рассчитывая в скором времени получить мировое признание. И то, что сейчас его произведения не хотели публиковать, только убеждало Тадеуша, что он – величайший талант, так как только гениев современники не понимали. Днем будущий Нобелевский лауреат отсыпался, а Эльжбета, прикрепив на крышу старенького «полонеза» прямоугольник со светящимися шашечками, подрабатывала извозом. Однажды в развалюху въехал шикарный «мерседес», из которого вышел российский гражданин по фамилии Аветисян. Он мельком взглянул на раскуроченный «полонез» и молча отсчитал две тысячи долларов. Затем рассмотрел расстроенное лицо девушки и предложил еще две, если она отправится с ним на пару недель в Гамбург. Эльжбета переспросила, посчитав, что недостаточно хорошо понимает по-русски, но новый русский Аветисян сказал:

– Еще дам три тонны, если поедешь со мной в Гамбург.

Гордая полька залепила пощечину транзитному туристу. В ответ ее ударили кулаком, и, очнувшись, она увидела, как затормозила полицейская машина, случайно проезжавшая мимо. В результате новый русский стал беднее на пять тысяч зеленых, из которых полицейские по-братски выделили половину пострадавшей красавице. Дома она приняла решение: убраться куда подальше от проезжающих через Польшу Аветисянов, от продажных полицейских и от мужа, который, увидев синяк под ее глазом, сказал только: «Через неделю пройдет». Разбитый «полонез» продали за пятьсот долларов соседу Огиньскому, и Эльжбета отправилась в Швецию. Здесь она копила деньги на новую жизнь, высылая регулярно мужу, который продолжал писать нерифмованные белые стихи о своей серой жизни. Иногда Тадеуш, чтобы не тратиться на телефонные переговоры, присылал письма со своими новыми стихами.

Когда серые волны проглотили

След твоего корабля, увозящего душу мою,

А на пирсе две злобные чайки

Клевали мокрую французскую булку,

Я подумал, что в этом мире вечна только печаль,

Опоясывающая мою голову,

Как повязка при зубной боли.

Дорогая, мне надо семь миллионов злотых,

Чтобы издать книгу стихов за свой счет.

Прости, но я голоден третий день.

Эльжбета читала послание, громко ругалась в пустой квартире, потом вздыхала и отправлялась в банк, чтобы перевести на счет мужа тысячу долларов. Иногда она звонила в Гданьск и спрашивала Тадеуша: «Как твоя книга?».

А он отвечал голосом невыспавшегося гения, что денег не хватило: подорожала бумага, и потом, пришлось купить новый костюм и ботинки. Кстати, увеличили стоимость квартирной платы и отопление теперь дороже.