Легенда Лукоморья - Юлия Набокова

Царь с царицей по-прежнему не подозревали, что их пропавшая дочь – чародейка, и даже представить не могли в какую ловушку ее загнали. Василиса же, не ведавшая о коварном заклинании Агриппины, сама ступила в капкан.

…Златоград встретил ее раскаленным, что жар из печи, летним зноем, многоголосым шумом ярмарки, ароматами свежей медовухи и спелых яблок с торговых рядов, скрипом телег, груженных товарами, окриками возниц, веселыми разговорами хозяек об удачных покупках. Василиса стояла на мостовой, оглушенная запахами и звуками. После хрустальной тишины леса, в котором она провела три года, родной город показался чужим и непривычным.

– Что растопырился посередь дороги, деревня? – гаркнул какой-то мужик, чуть не сбив с ног.

Василиса опомнилась, с трудом сдержала улыбку. Маскарад удался: ее принимают за деревенского дурачка. Тем лучше! Неузнанная царевна поправила котомку за плечом и зашагала к ярмарке. В дни торговли царица, в сопровождении боярских жен, всегда посещала ювелирные ряды. Конечно, можно было вызвать купцов в терем, но царице нравилась шумная атмосфера ярмарки, с ее зазывными криками торговцев, с торгом до хрипоты, с переливами балалаек и с рассказами заезжих странников. А народ всегда с ликованием приветствовал свою царицу, щедро раздающую монеты направо и налево. Василиса только взглянет на матушку одним глазком, потолкается между рядов, послушает, о чем судачит толпа, разузнает вести из царского терема – и обратно, в лесную избушку.

Матушка появилась ближе к вечеру, когда спала дневная жара, солнце приглушило свой нестерпимо яркий свет и окрасило Златоград розовым цветом, а летний ветерок скользнул между людной толпы, растрепав мягкие кудри малышни, взметнув яркие косынки на их мамках и рассыпав зерно на продуктовых лотках. К тому времени Василиса уже успела узнать, что виновником ее исчезновения по-прежнему считают Кощея. Доблестный Чернослав из злодея душу вытряс, но Василисы в замке не нашел и вернулся несолоно хлебавши.

– И что же, Кощей мертв? – не удержалась от возгласа ряженая царевна.

– Живехонек, – с возмущением поведала словоохотливая кумушка, придирчиво перебиравшая отборные груши на возу в надежде найти изъян на спелых бочках и сбить цену. – Злодей-то бессмертным оказался!

Василиса насмешливо хмыкнула, оценив хитрую ложь бывшего жениха, и, расплатившись за грушу, вонзила зубки в сочную медовую мякоть. Она узнала все, что хотела. В следующий миг она смешалась с толпой, оставив бойкую кумушку пререкаться с торговцем.

Потолкавшись меж рядов, Василиса также узнала, что в родительском тереме все спокойно, сестрица Светлана стала царицей в Тридевятом царстве и воспитывает двух сыновей, а младшая, Злата, диво как расцвела. И дня не проходит, чтобы очередной заморский королевич или видный боярский сын не попросил ее руки. Встревожили Василису слова про какую-то Агриппину, которая заправляет в царском тереме, но дослушать не пришлось – народ заволновался при виде царицы, кумушки тут же принялись обсуждать ее наряд, а Василиса стала пробираться поближе, то и дело вытягивая шею, чтобы как следует разглядеть родную матушку.

Ей повезло – пробилась в самый первый ряд. Сердце колотилось пойманной в кулачок синицей, глаза с жадностью впитывали каждую родную черточку, каждую незнакомую морщинку на любимом лице, каждый непривычный жест. Царица шла между расступившимися людьми белой лебедью – подняв голову, расправив спину, вот только крыльев за спиной у нее больше не было. У Василисы перехватило дыхание от тревожного открытия. Никто из собравшихся на ярмарке не замечал этой перемены, никто не видел слегка опущенных плеч царицы, ее надломленной осанки. Подобное заметно лишь дочери, знающей свою мать до мельчайшей черточки, до едва уловимого движения. Раньше царица парила, сейчас она шла по земле, подметая подолом своего роскошного платья дорожную пыль. Сердце Василисы ныло: «Ты виновата. Твой побег – это паутинка морщин на белом лбу матери, твой побег – это тонкая серебристая нитка в черной косе, твой побег – это затаившаяся печаль в глазах, твой побег – это выцветшая синева очей, смытая горючими слезами».

Матушка подошла совсем близко, еще шаг – и можно дотронуться рукой. Так близко, так мучительно далеко. Василиса застыла, чтобы не выдать себя. Толпа колыхалась, выкрикивая пожелания добра и процветания царице. Еще шаг, сравнялась… Сердце замерло в груди – матушка глянула прямо в глаза. Рука против воли метнулась к ней, чтобы ощутить тепло материнских рук. Но ладонь обожгло льдом серебра. Царица прошла мимо, едва взглянув на чумазого оборванца. Василиса мутным от слез взглядом смотрела на серебряную монетку в руке. Серебряная монетка за серебряную ниточку в волосах.

– Вот повезло-то! – завистливо взвизгнул кто-то над ухом. – Царица-то расщедрилась!

Василису толкнули под локоть, но она успела крепко сжать монетку в ладошке и что было сил рванула вглубь толпы, ругая себя за минутную слабость. В тот момент, когда мать взглянула на нее, Василиса позабыла обо всем на свете – об обещании, данном Бабе-яге, об осиротевших без нее коте и избушке, о необходимости вернуться в лес. На миг захотелось, чтобы матушка узнала, прижала к сердцу и никуда не отпустила. Серебряная монетка, подарок царицы бедняку, отрезвила, как кадка ледяной воды. Ничего уже не изменить. Ни седины в волосах царицы, ни судьбы, которую Василиса выбрала по доброй воле. Узнай ее мать – и случилось бы непоправимое. Страшно даже представить себе, что бы тогда случилось!

Толпа выплюнула ее к одежной лавке, возле которой скучала нарядная торговка. Та встрепенулась, но, увидев чумазого голодранца, мигом потеряла к нему интерес. Голодранец же с перекошенным лицом таращился в висящее на лотке зеркало и прижимал к сердцу сжатую в кулак ладонь.

– Ишь уставился! – насторожилась торговка. – А ну топай отсюдова, голь перекатная!

Нищий выложил на стол серебряный кругляшок и тонким голосом пропищал:

– Мне рубаху и юбку.

Торговка с недоверием покрутила монету, за которую можно было бы скупить половину ее лавки.

– Для матушки, – торопливо уточнил парень.

Монета исчезла в кармане торговки, женщина одобрительно кивнула:

– Подберу самое лучшее. – И достала из-под лавки самую дешевую рубаху из грубой ткани и ношеную юбку. Все вместе – не дороже медного гроша.

Встреча с матушкой на ярмарке не утолила тоску по родным, еще больше разбередила душу. Выбравшись из толпы, взглянув на свое чумазое лицо в отражении зеркала, Василиса горько усмехнулась. Обман удался – ее не узнала даже мать. Но если раньше Василиса думала взглянуть на матушку на ярмарке и сразу покинуть город, сейчас ей захотелось попасть в терем. Если повезет, полюбоваться на матушку подольше, повидать батюшку и сестер.

План Василисы был безупречным: попасть на царский двор, переодевшись нищенкой-странницей, поглядеть издали на родных. Ее одежда не вызывала ни малейших сомнений – она выменяла ее у настоящей нищенки, отдав за лохмотья одежду, купленную в лавке, и таким образом успокоив свою совесть тем, что милостыня царицы помогла той, кто в этом по-настоящему нуждался. Поморщившись, Василиса быстро пробежалась пальцами по ветхой ткани – нищенка была самой настоящей, лохмотья кишели насекомыми. Простенькое заклинание очистило ткань, но оставило запах – Василиса позаботилась о том, чтобы даже верный Полкан не признал в нищенке, забредшей на царский двор, пропавшую царевну.