Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад

Марков, по национальности русский, в период польской власти преподавал общую историю в идишской школе "Фолксшул" в нашем городке Свинцяне. Он был членом подпольной коммунистической партии. За несколько лет до начала войны польские власти его арестовали и послали в концентрационный лагерь Картун-Барзе, где содержали коммунистов. В сентябре 1939, когда Советы овладели западной Белоруссией, он вышел из тюрьмы, вернулся в Свинцян, был назначен мэром городка и избран членом Верховного совета Белорусской республики. С вторжением немцев, сбежал в СССР, но уже в конце августа 1941 вернулся с еще двумя, чтобы организовать партизанскую деятельность в округе.

Партизаны Маркова сняли с убитых германских офицеров мундиры, взяли их оружие и документы, освободили переводчицу и скрылись в лесу. Переводчица пешком вернулась в Свинцян и рассказала все, что знала, и то, что именно Марков командовал засадой. К вечеру в Свинцян и Линтоп прибыли подразделения полиции безопасности и СД, и большие силы литовской полиции. Ночью в Свинцяне было арестовано около 100 человек, а в Линтопе и окружающих его деревнях — более 300. Большинство арестованных составляла польская интеллигенция, русские, белорусы, а также офицеры и сержанты бывшей польской армии. На следующее утро, по дороге на работу, я встретил этих 100 арестованных, идущих по трое в ряд из городка, в сопровождении около десяти литовских полицаев и двух немцев. Многие лица были мне знакомы. Это была местная польская элита, и среди них несколько ксендзов. Люди шли, молча, и через несколько минут скрылись за поворотом дороги.

Их вывели за город и тут же всех расстреляли около ям, которые были вырыты ночью. Среди расстрелянных ста человек были и два еврея из гетто, которые по непонятным причинам оказались среди всей этой компании. Немцы и литовские власти использовали операцию советских партизан Маркова как повод для истребления польской интеллигенции округи, несмотря на то, что она была настроена крайне антисоветски.

Всего было расстреляно 400 мужчин, многие в прошлом военные, и они шли на смерть без всякого сопротивления и попыток спастись бегством. Наши соседи христиане нередко насмехались над евреями, идущими на расстрел без сопротивления. После этого случая мы больше не слышали насмешек.

После расстрела, в местных газетах и уличных объявлениях было напечатано следующее:

Появление Маркова, которого мы отлично знали и многие были его учениками в «Фолксшул», было для нас большой поддержкой. Следовало установить с ним связь, уйти в лес и присоединиться к нему. Но после засады на шоссе Свинцян-Линтоп его группа исчезла на многие месяцы, до весны 1943 мы ничего не слышали о нем и деятельности его отряда. Немцы ввели в Свинцян постоянное литовское подразделение, действовавшее против партизан. До конца 1942 не было никаких партизанских действий в нашей округе. Акция возмездия немцев показала, что ждет жителей гетто, если ими будет обнаружена наша подрывная деятельность. Было ясно, что любое действие с нашей стороны или даже подозрение во враждебной деятельности в гетто приведет к уничтожению всех жителей гетто. «Юденрат» использовал акцию возмездия немцев, чтобы объяснить жителям гетто, насколько опасна для них наша деятельность. Мы решили вести себя более осторожно с покупкой оружия, и повременить с посылкой нескольких наших ребят на поиски связи с партизанами.

Спустя несколько месяцев мы все же послали нескольких наших товарищей, которые должны были попытаться найти связь с группой солдат Красной армии в районе Линтопа. Рувка Левин и еще двое из наших ребят вышли на это задание в конце августа 1942. Все трое были вооружены пистолетами. План был такой: добраться до знакомого Рувке крестьянина и с его помощью связаться с солдатами. Мы с напряжением ждали результатов. Мы знали какова опасность, если ребята наткнутся на немцев или литовских полицаев. Через четыре дня ребята благополучно вернулись в гетто. Новости их были разочаровывающими. Выяснилось, что всю группу солдат и офицеров, о которых рассказал им крестьянин, составляли четыре советских солдата, сбежавших из плена и работавших у местных крестьян. Один из солдат даже женился на местной девушке. Они не были партизанами, не было у них оружия и, очевидно, они не очень стремились воевать. При появлении немцев или литовских полицаев они прятались, пока те не убирались. Местные крестьяне рассказали ребятам, что партизаны действуют в районе озера Нарочь, но с ними нет никакой связи.

Даже если не было реальных результатов этой вылазки, но сам поход из гетто, движение через округу и благополучное возвращение были для нас достижением. Это была первая акция нашего вооруженного звена, которое, по сути, вело разведку вне гетто в сельской местности и в лесах. Мы преодолели психологический барьер страха выхода за пределы гетто и движения по сельской местности. И литовская полиция, и подразделения германской службы безопасности не нанесли нам никакого ущерба. Этот опыт был нам важен перед окончательным выходом из гетто, когда придет время.

Каждодневная жизнь была тяжелой. Гетто жило на грани голода. Паек, выдаваемый властями, недостаточен для самого жалкого существования, и с голода не умирали лишь благодаря продуктам, которые жители добывали на местах работы и тайком проносили в гетто. Каторжная работа с утра до ночи, оскорбления и издевательства со стороны соседей христиан еще более усугубляли жизнь. Местное население в большинстве своем было настроено враждебно, у враждебности этой были глубокие антисемитские корни, и она вырвалась наружу со всей силой под властью нацистов. Мы встречались с местными по пути на работу, когда шагали по шоссе, а они стояли по сторонам, на тротуарах, по которым нам запрещалось идти, и надсмехались над нами. Это же самое они делали на местах работы, где мы трудились бок о бок с ними. Особенно трудно было переносить издевательские насмешки тех, с которыми в прошлом учились в одних классах, сидели за одними партами. И потому, возвращаясь в гетто, мы чувствовали облегчение. Гетто, со всеми его отрицательными явлениями, было для нас убежищем. Более того, оранжереей, в сравнении с враждебным окружающим миром.

В мае "юденрат" послал меня работать на большую лесопильню в нашем лесу. Я проработал там четыре месяца. Лесопильня производила работы для германской армии. Огромные бревна привозили из леса, и мы распиливали их вручную на отрезки длиной в 4–5 метров. Механические пилы разрезали их на доски. Работали по десять часов в день, и первое время работы было очень тяжелым. Мало-помалу привыкали. Моим напарником по распилке был мой одногодок Мотке Зайдель, с которым я сдружился в те дни. Мотке обладал низким голосом, и в долгие часы работы мы напевали. Старший сержант немец, в достаточно преклонном возрасте, который был одним из тех, ко принимал нашу работу, приказывал нам петь русские песни. Если в песне встречалось слово "Сталин", мы заменяли его на "Зелиг", чтобы нас не обвинили в восхвалении Сталина.