Санный след - Ирина Глебова

О Джонатане Уайлде Викентий прочитал в книге писателя Генри Филдинга. Ему нравились книги Филдинга сами по себе, но еще и потому, что именно этот человек, уже тяжело больной, первым сумел доказать правительству Англии, что Лондон, город без полиции, может стать для всего мира позором нации. Филдингу выделили средства, и он организовал настоящее детективное агентство на Боу-стрит, и его сотрудники стали называться «боу-стрит-раннерами» — сыщиками с Боу-стрит. Это были государственные служащие, но любой гражданин мог нанять раннера за деньги для частного расследования или охраны.

Раннеры действовали так же, как и сыщики Видока: переодевались, посещали притоны, запоминали лица преступников, умели терпеливо выслеживать. Генри Филдинг, как и Видок, вел реестр преступников. Но еще он держал связь с мировыми судьями по всей Англии, публиковал розыскные листы в газетах. Когда он умер, его место занял слепой брат Джон Филдинг. Легенда повествует, что к концу жизни Джон различал по голосам три тысячи преступников… Когда слепой моряк в «Приюте» узнал по голосу Тихона Серкова, Викентий Павлович вспомнил Джона Филдинга, которым восхищался в юности…

И все же настоящая полиция появилась в Лондоне в тридцатые годы девятнадцатого века, а в 1842 году двенадцать первых настоящих детективов разместились в трех маленьких комнатах здания, где раньше останавливались члены шотландской королевской семьи при посещении лондонского двора — в «Скотланд-Ярде»… Кстати, именно любимый писатель Петрусенко — Чарльз Диккенс — первым описал и «Скотланд-Ярд», и его детективов в романе «Холодный дом».

Да, Викентий очень любил Диккенса — и в своей юности, и уже став взрослым человеком. Перечитывая любимые романы — «Николас Никкольби», «Крошка Доритт», «Оливер Твист» и, особенно, неоконченный «Тайна Эдвина Друза», — он в каждом возрастном периоде находил в них нечто, не замеченное ранее — и в характерах героев, и в ситуациях. И, конечно же, в криминальном мире, который Диккенс описывал великолепно!

По мере того, как юный поклонник криминалистики взрослел, его увлечения захватывающими историями жестоких преступлений и блестящих расследований меняли ориентировку. Все более волновали Викентия Петрусенко научные открытия в области сыска. И особенно метод Альфонса Бертильона.

Несколько лет подряд пресса периодически вспоминала о бертильонаже, но обычно вскользь, к слову, а то и вообще с недоверчивой иронией. Но Викентий, молодой студент, почти сразу почувствовал, поверил, что систематизированный обмер различных частей тела преступников исключит возможность обманов и ошибок в установлении их личности. Ведь давно доказано, что у взрослого человека размеры различных частей скелета не изменяются до конца жизни. А это значит, если измерить рост, объем груди, длину головы, ее ширину, размах рук, длину левой и правой стопы, длину хотя бы двух пальцев левой и столько же правой рук, длину уха и т. п., — то ошибиться в распознании преступника будет невозможно. Если совпадут даже два-три размера с подобными размерами другого человека, то совпадения других — исключены…

Франция, естественно, первая ввела метод Бертильона в практику тюрем. Все поступавшие заключенные проходили обмеры — бертильонаж, — и данные заносились в картотеку. А сам Бертильон с 1888 года стал директором полицейской службы идентификации. И не успокоился на достигнутом: он упорно искал наиболее точный способ описания формы носа, ушей, глаз, головы… Это все для того, чтобы любой полицейский, имея такое четкое и подробное описание преступника, мог при случае узнать его и задержать. Фотографиям же Бертильон не доверял: на его взгляд, они часто искажали представление о человеке. Однако же именно он первый посоветовал снимать заключенных в профиль… Казалось, Бертильон был уже на вершине своей славы. Не хватало самой малости, какого-нибудь особенного случая, чтобы его слава, а значит и его метод, переступили границы Франции.

«Случай» этот произошел в марте 1892 года. Викентий прекрасно помнил все подробности того дела.

Два взрыва на бульваре Сен-Жермен и на Рю-де-Клиши в Париже прозвучали в марте. Остатки бомб были найдены под разрушенными домами, в которых проживали председатель суда Бенуа и генеральный прокурор Болю. Оба они ранее вели судебный процесс нескольких анархистов. Так что никто не сомневался: взрывы устроены анархистами. А вскоре в нескольких газетах от их имени появились публикации: «…прежде всего — терроризировать судей, а потом начнем нападать на финансистов и политиков». Париж лихорадило от возмущения и от страха. Полиция очень старалась и через некоторое время арестовала организатора покушения. Но на свободе оставался исполнитель, — судя по всему, фанатичный анархист. Однако теперь было известно его имя — Равашоль — и его приметы, которые и были опубликованы в газетах. И вот владелец ресторана «Вери» сообщил в полицию, что у него уже второй раз завтракает мужчина, очень похожий по описанию на Равашоля. И, что особенно подозрительно, в разговоре с официантом он явно провозглашал анархистские лозунги.

Комиссар полиции с четырьмя сержантами прибыл к ресторану как раз тогда, когда подозрительный выходил. Увидев полицию, он тут же выхватил револьвер, но был обезоружен и схвачен. По пути в полицию он несколько раз пытался бежать, отчаянно дрался с сержантами. К Бертильону его привели сильно окровавленного, но все так же неистово сопротивляющегося. Только через день, успокоившись, он лично Бертильону позволил себя обмерить и сфотографировать.

Как же были поражены все, когда Бертильон, обмерив Равашоля, нашел в своей картотеке карточку, где все одиннадцать данных совпадали до миллиметра! На карточке стояло имя Франсуа Кенигштейна, ранее арестовывавшегося за воровство и контрабанду. Но главным являлось то, что этот человек уже год разыскивался полицией за совершение нескольких тяжких преступлений. Год назад, в одну из ночей мая, был взломан склеп баронессы Рош-Тайе на кладбище под Сент-Этьеном. Грабитель открыл саркофаг, похитил нательный крест и медальон, содрал кольца с пальцев умершей. А вскоре, в июне, был найден задушенным старик-отшельник, одиноко проживавший в своей лачуге в Форезских горах. 35 тысяч франков, накопленных им за всю жизнь, оказались похищенными…

И вот Равашоль предстал перед судом. Как только он понял, что изобличен и уже никому не внушает страха, цинично и высокомерно заявил: да, одна из его фамилий действительно Кенигштайн, ограбление могилы и убийство отшельника — дело его рук.

Итак, было доказано, что знаменитый анархист — просто бандит и мародер, а его страстные слова об уничтожении власть имущих служили прикрытием его собственных устремлений убийцы. Многие газеты мира писали об этой истории и о методе Бертильона, который помог разоблачению. Во всех столицах мира обратили внимание на бертильонаж. С того года он стал вводиться и в тюрьмах Российской империи.

Викентий Павлович восхищался Бертильоном и одновременно испытывал чувство щемящей жалости к этому человеку. Ведь тот, продолжая служить в «Сюрте», пережил грандиозный крах своего метода. И не потому, что бертильонаж себя чем-то скомпрометировал, вовсе нет! Но только уже в 1892 году, когда после дела парижских анархистов открытие Бертильона получило мировую славу, в Лондоне вышла книга Френсиса Гальтона «Отпечатки пальцев». Тогда на нее еще никто не обратил внимание. Но уже в 1905 году в Великобритании, на суде над братьями Стрэттонами, обвиняемыми в убийстве, отпечатки пальцев были признаны как доказательство. Система дактилоскопии стала быстро набирать силу в странах Европы, в Америке. Петрусенко, мимо которого не проходило ни одно стоящее событие в области криминалистики, сразу понял, насколько прост и безупречен новый способ идентификации личности. И тут же предположил, что очень скоро дактилоскопия сменит антропометрию Бертильона. А каково человеку, совершившему эпохальное открытие, почти сразу увидеть его забвение и ненужность!