Алла и Рождество - Глеб Скороходов

«Алла Пугачева очень талантлива. Ее яркая индивидуальность и артистизм принесли ей успех: зрители охотно идут на ее концерты, „двойные“ альбомы пластинок „Зеркало души“, „Как тревожен этот путь“ с записями ее песен печатаются большими тиражами. Ее манера пения — яркая, броская. Певица любит сильные страсти, драматические ситуации. И вместе с тем способна быть предельно сдержанной в своих чувствах и простой — достаточно вспомнить песни из „Иронии судьбы“.

И все же хочется посоветовать Алле быть строже к себе, строже формировать свой репертуар, не гнаться за последним «криком» моды. Мы часто видим зарубежных исполнителей, и среди них немало талантливых, своеобразных, вызывающих наше восхищение. Но подражать им не имеет смысла: все рождается на своей почве, заимствовать то, что свойственно другим обычаям, нравам, темпераментам, не стоит. Певица останется модной, если будет развивать и совершенствовать свой талант, его природу.

Это дружеский совет человека, который хотел бы, чтобы искусство Пугачевой было долголетним, пользовалось устойчивой любовью слушателей».

Позже Алла как-то сказала мне:

— Я всегда с подозрением отношусь к разного рода высказываниям критиков и журналистов, многих из них на дух не принимаю. Но то, что говорила мне Шульженко, ценю на вес золота.

Песни Шульженко ее окружали с детства. В деревянном домике у Крестьянской заставы, в квартире, где она жила, голос Шульженко звучал из патефона почти ежедневно. Девочкой Алла пела их дуэтом с матерью и уж никогда и представить себе не могла, что будет выступать в одном концерте с любимой певицей, которая в ее юные годы воспринималась небожительницей, а никак не земным существом. Случилось это в 1979 году, когда шла подготовка к Олимпиаде-80 и Центральный концертный зал открыл культурную программу предстоящих игр.

Событие это отметили за кулисами скромным фуршетом, на котором Клавдия Ивановна сказала:

— Вот и получается, что я тоже олимпиец. Участвую в эстафете и все гляжу, кому передать эстафетную палочку.

К сожалению, здоровье Шульженко вскоре стало давать сбои. Доставшиеся ей по наследству провалы в памяти все чаще преследовали ее. Случалось, во время выступления она внезапно забывала слова много раз петых песен. Страх, как бы не повторилось подобное снова, заставлял ее отказываться от них, даже если они были любимыми. Так произошло с «Тремя вальсами», с песней «Немножко о себе» и другими.

В 1984 году, уже после премьеры телевизионного фильма «Вас приглашает Клавдия Шульженко», работа над которым далась певице нелегко, она попала в больницу, где пролежала почти два месяца. Ее выписали, она снова была дома, но врач ежедневно посещал ее.

Как-то перед его визитом мы говорили с Клавдией Ивановной. Она печалилась: на пюпитре лежат песни, уже отобранные ею, но вот до сих пор не разученные:

— Надо же готовить новый репертуар: не могу же я выходить на сцену только с тем, что много раз обкатано. Вчера была у меня Алла — она готовит программу из двадцати новых монологов. У меня силы не те и годы тоже, но две-три песни, которые еще никто не слышал, я обязана приготовить. Вот, посмотрите, какие замечательные у них слова.

Я начал читать стихотворные тексты, но доктор, с которым мы не раз виделись, прервал наш разговор.

— Как вы себя чувствуете? — традиционно обратился он к Клавдии Ивановне.

— Сегодня значительно лучше, — ответила она. На лице ее неожиданно появилась растерянность, она огляделась по сторонам, будто ища. кого-то. Потом, указав на меня, вдруг сказала: — Да, доктор, я хотела вам представить моего любимого брата Колю. Познакомьтесь, пожалуйста.

Доктор сделал мне знак не реагировать на слова Шульженко и заговорил о теплых днях, что пришли наконец в Москву. И Клавдия Ивановна больше не вспоминала о брате, погибшем молодым в гражданскую войну...

Через три дня, 17 июня, ее не стало. Она умерла во сне.

В тот же день ее сын Гоша, Игорь Владимирович, обзвонил всех знакомых и близких Клавдии Ивановны, долго сидел у аппарата, не выпуская из рук телефонной книжки матери. Позвонил он и Пугачевой.

Для восемнадцати тысяч зрителей спорткомплекса «Олимпийский» она представила театрализованное обозрение «Пришла и говорю». Но в тот вечер изменила программу — пела преимущественно песни, в которых преобладали драматические и трагические ноты. И вот звучит монолог-реквием «Когда я уйду». Алла не скрывает слез, а закончив петь, обращается — единственный раз на протяжении программы —непосредственно к слушателям:

— Этот концерт я посвящаю ушедшей сегодня от нас великой певице Клавдии Ивановне Шульженко, Человеку и Учителю с большой буквы...

Зрители ахнули от неожиданности — о кончине Шульженко никто не знал, затем поднялись с мест и вместе со всеми участниками обозрения застыли в молчании...

Алла была на похоронах Клавдии Ивановны. Говорила о ней и на Новодевичьем, вытирая по-детски слезы кулачком, и на поминках в Доме актера на улице Горького.

По своей давней привычке, придя домой, я записал в дневник то, что она сказала. На всякий случай. Теперь этому случаю пришел черед.

— Я прощаюсь с Клавдией Ивановной, как прощаются с детством, — навсегда, но никогда не забывая о нем. Детство кончилось. Это очень трудно осознать, с этим трудно примириться.

Мои родители обожали песни Шульженко. Отец прошел с ними всю войну. Мать пела ее песни в госпиталях, никогда не скрывая, что подражает ей. «Дай бог спеть так, как поет она, — ведь лучше не сделать», — говорила она.

Я понимаю, если бы не Клавдия Ивановна, не было бы и меня, потому что она проложила нам путь. Она была старшим товарищем, в ней я видела друга. Нам выпало счастье жить в то время, когда жила она, восхищаться ее талантом.

Она никогда никому не завидовала, радовалась успеху коллег. Этому тоже у нее надо бы поучиться. Каждую встречу с ней я помню как подарок судьбы. И не смогу забыть, как на одном из концертов великая Шульженко осыпала меня цветами. Поймите, я не хвастаюсь — в этом ее жесте я чувствую свою ответственность за дело, которым занимаюсь, которое мы не имеем право посрамить.

Я знала, подражать ей не надо. Надо у нее учиться жить в искусстве, идти, как делала она, только от себя, ни в чем не изменяя себе. Она говорила мне: «Я живу в розовом цвете и розовом свете, стараясь не замечать плохое». Розовый свет помогал ей нести людям добрые чувства. Она отдавала себя творчеству, была художником, который создает свои шедевры.

Пока мы живы, пока жива память о ней, она бессмертна...

После поминок не хотелось расходиться по домам. Казалось, пока мы вместе, Клавдия Ивановна здесь, рядом. Все разбились на группки. В нашей мы говорили о песнях Клавдии Ивановны.

— «Синий платочек» был у нее знаменем, она пронесла его десятки лет, — заметила Алла. — Это же счастье. Не каждому дано обрести такую одну, главную песню.

А потом, когда вокруг уже почти никого не было, вдруг сказала мне: