Камень погибели - АНОНИМYС

– Они подглядывают!

Оказалось, несколько китайских охранников, вместо того, чтобы пойти в свой окоп, остались наблюдать за пленниками. Загорский что-то крикнул им по-китайски, старший ухмыльнулся и небрежно кинул в ответ пару слов, но от окопа не отошел. Нестор Васильевич нахмурился и поискал глазами Ганцзалина. Тот перехватил его взгляд, в один прыжок выскочил из окопа и направился к старшему из конвоя.

Спустя минуту до пленников, сидевших в окопе, донеслось зверское рычание Ганцзалина и высокие, неуверенные крики сержанта. Рычание становилось все ужаснее, а крики – все слабее, пока, наконец, не стихли окончательно. Когда Ганцзалин вернулся в окоп, в зоне видимости не было уже ни одного китайца.

– Надеюсь, ты не применял грубой физической силы? – негромко осведомился Загорский.

– Грубой – нет, – отвечал Ганцзалин, но, увидев укоризненное выражение на лице господина, все-таки уточнил. – Ханьца бить не нужно, просто покажи ему кулак.

Наконец все переоделись, и потекли томительные часы ожидания. Нестор Васильевич пытался развлекать публику занимательными историями, но настроение у всех было подавленным. Ощущение неведомой опасности стало настолько явным, что даже всегдашнее обаяние Нестора Васильевича не произвело своего обычного действия. Беззаботным, кажется, оставался один только Джонсон-младший.

– Сколько нам так сидеть? – тихонько спросила у Загорского Габи, которая все это время старалась держаться к нему поближе.

– Не знаю, но надеюсь, что не очень долго, – отвечал детектив. – Думаю, послание наше уже прочитали, и войска Юань Шикая не пойдут на нас в атаку. Вопрос только, что именно они теперь предпримут.

– А почему вы сказали, что вы офицер – вы же археолог? – Габи в упор смотрела на него своими карими глазами; надо сказать, что форма ей шла и превратила ее в совершенно очаровательного солдатика.

– В трудных обстоятельствах люди скорее доверятся военному. Они думают, что военные всегда знают, что делать, и присутствие такого человека всех успокаивает. Но для вас я по-прежнему археолог, – улыбнулся Нестор Васильевич.

Она, однако, не улыбнулась в ответ, но очень серьезно заметила, что, по ее мнению, Загорский не археолог и не офицер, но нечто третье, а, может быть, даже и четвертое. Нестор Васильевич кивнул: жизнь его оказалась такой насыщенной, что ему приходилось быть не только третьим и четвертым, но даже и пятым, и двадцать восьмым. Впрочем, это детали его биографии, они никого не интересуют, кроме разве самого Загорского и его верного Ганцзалина.

Габи сказала, что Ганцзалин внешне не очень-то похож на тех китайцев, которых она видела раньше: большой нос, удлиненное лицо, а глаза не так узкие, как просто косые. Нестор Васильевич отвечал на это, что Ганцзалин не совсем китаец. Он хуэй – то есть, говоря совсем просто, человек из народности, живущей в Поднебесной и исповедующей ислам.

– Так Ганцзалин верит в Аллаха? – воскликнула Габи.

– В кого верит Ганцзалин, знает, я думаю, только сам Ганцзалин, да и то не наверняка, – отвечал Загорский. – Мне он на этот счет ничего не говорил, я же сам у него не спрашивал, почитая эту тему слишком интимной. Очень может быть, что все мы верим в Бога, просто не все об этом догадываются. Известно, что в день Ала́сту Всевышний призвал к себе души еще не рожденного человечества и спросил их: «Не я ли ваш Господь?» И все души согласно ответили ему «да, ты наш Господь». Незрелый ум, словно ребенок, еще протестует, капризничает, а душа уже все знает, но до поры хранит в себе это знание.

Загорский покосился на Ганцзалина, который сидел в другом конце окопа, и продолжал.

– От народности хань, которая считается в Китае основной, хуэй отличаются не только религией и бытом, но и характером. Но Ганцзалин отличается и от своих соплеменников тоже. Его отец участвовал в Панта́йском восстании, которым руководил Ду Вэньсю. Восстание было разгромлено, родители Ганцзалина убиты, а сам он остался сиротой. Он вырос, влюбился в одну девушку и собирался жениться на ней. Однако та погибла, причем виноват в ее гибели был англичанин.

Он внезапно замолчал, к чему-то прислушиваясь.

– И что было дальше? – Габи смотрела на него во все глаза.

– Вы слышите это?

Фройляйн Шлоссер навострила уши. Издалека доносилась барабанная дробь.

– Что за чертовщина, – лицо у Загорского сделалось недоуменным, – откуда здесь барабаны?

Он выглянул из окопа и поднял брови.

– Что там такое? – Габи снизу глядела на него с превеликим любопытством. – Что там происходит?

– Поистине, ум китайский – тайна из тайн, – озадаченно сказал Загорский. – А еще говорят о загадочной русской душе.

Да что же там такое происходит? Габи ерзала от любопытства, но не решалась выглянуть.

– Да вы сами посмотрите, – хмыкнул Загорский.

– А это не опасно?

Нестор Васильевич пожал плечами: жизнь вообще опасная штука, кто знает, где найдем мы свой конец – и все в таком роде, в духе немецкой романтической поэзии. Габи разозлилась и заявила, что у него совершенно превратное представление о немецких романтиках, но выглянуть из окопа все-таки выглянула.

От линии фронта под барабанный бой шел к ним полк китайских правительственных войск. Шагали они несколько нестройно, но с большим воодушевлением, барабанщики колотили в свои барабаны что было сил.

– А разве у китайцев принято бить в барабаны во время атаки? – спросила Габи.

– Ну, разумеется. В барабаны китайцы били, еще когда предки Чарльза Дарвина скакали по деревьям, – рассеянно отвечал Нестор Васильевич. – Однако я совершенно не понимаю, к чему этот дурацкий парад?

Остальные пленники также наблюдали за происходящим с некоторым недоумением. Загорский свистнул Ганцзалина, тот тут же возник рядом, словно вывалился из прорыва в пространстве. Нестор Васильевич вопросительно поглядел на помощника: как прикажешь это понимать?

– Я думаю, они получили наше послание, – важно сказал Ганцзалин. – Я думаю, они правильно решили, что мы лишь прикрываем бегство Бай Лана. И вот теперь идут, показывая, что им сам черт не брат. Мы же им не опасны.

– Мы-то да, – согласился Загорский, – но наши конвоиры из соседнего окопа…

Слова его были прерваны выстрелами. Охранники, приставленные Бай Ланом к пленникам, открыли беспорядочную пальбу по беспечно марширующему врагу.

– Прекрасно, – сказал Загорский с раздражением. – Я так и знал, я просто чувствовал, что эти дураки испортят весь мой замечательный план.

Заслышав выстрелы, солдаты генерала Чжао сначала лишь замедлили свой парадный шаг. Но потом, когда некоторые из них стали падать под пулями противника, весь полк остановился и бросился на землю. Некоторые пытались отстреливаться, однако в окопе охраны заработал пулемет, и вражеские солдаты в панике поползли назад, подальше от страшной, изрыгающей бесперебойный огонь железной смерти.