Зверобой - Ксения Буржская

class="p1">Проснулась в состоянии, которое требовало срочно Марьяне написать, какую-нибудь бессмысленную ерунду, но вот до этого момента не могла придумать, что именно. А сейчас стало ясно, что просто нужна поддержка, импульс, правильные ободряющие слова.

Стоило лишь открыть шкаф и взять это. Просто написать.

Сфотографировала манго на столе, написала: «В Ашан завезли приличные». Марьяна тут же отозвалась: «Созрели?» Ольга иногда удивлялась – у нее телефон в руках все время, что ли?

И следом добавила: «Созрели, в отличие от меня, а я все еще не знаю, что говорить на совете директоров».

«Ты обязательно справишься, – ответила Марьяна то, чего от нее и ждали. – Ты лучше всех».

А что еще надо? Ольга всегда знала, где взять необходимое – тепло, слово, желание. Не в этом ли суть их связи?

Конечно, хотелось бы, чтобы как у людей. Чтобы муж был таким человеком, чтобы ему было не все равно. Чтобы это от него можно было получить поддержку и тепло. Ведь было же это когда-то? Когда? Очень давно.

Вспомнила, как ездили в Грецию. Ходили по древним камням, рассматривали окаменевшие брызги песка. Он держал ее за руку, чтобы не поскользнулась. Одним утром она проснулась с раскалывающейся головой – давление или смена климатической зоны – в общем, не могла встать, тошнило. Он принес ей таблетку, а потом долго держал в ладонях гудящую голову, пока она не заснула. Один день из отпуска был потерян, Ольга злилась – пропустили экскурсию в пещеру Зевса, а сейчас радовалась, что он был таким – муж нечасто проявлял заботу, да и Ольга в ней не нуждалась. Молодая была и глупая – сейчас бы все отдала.

Во второй половине жизни никому не нужна пещера Зевса, вот бы кто-нибудь обнял.

Но не Марьяна. Или Марьяна?

Устала от этих метаний невыносимо.

Вспомнила еще любовника Андрюшу. Недолго все длилось, но было ярко. Он был неистовым, резким, каким-то несдержанным. Однажды на летней веранде кафе посадил ее на колени. Набросил юбку как абажур. Выгонять их пришел администратор – увидел в камеру. Стыдно было ужасно, Ольга это кафе любила, там были самые лучшие хинкали. Но и весело тоже. Изгнанные, они хохотали, шли под дождем вдоль Патриарших, он прижимал ее к себе за талию. Ольга про это, конечно, рассказала Марьяне, и та натянуто улыбалась с плохо скрываемым раздражением. Сказала, что это совсем уже за гранью. И Ольга не поняла, какую грань она имеет в виду.

Теперь все схлынуло. И где то будущее, о котором ей нужно подумать? «Подумаю об этом завтра», – решила Ольга и усмехнулась случившемуся каламбуру. Открыла ноутбук и быстро набила тезисы – четко и по делу, как она умела, когда соберется в кучу. Выкурила наполовину сигарету, захотелось чего-то свежего.

Очистила манго. И правда хорошие завезли: не соврала.

21. Бег

Перед отъездом с Яном в их новую жизнь Марьяна думала только об одном: как она переживет разлуку с Ольгой. Она давно привыкла к мысли, что между ними ничего не будет, но к тому, что ее совсем не будет, привыкнуть было нельзя.

Подруги смотрели на Марьяну глазами, полными сочувствия, и интересовались: ну а как ты будешь потом? Это вкрадчивое «как» и непонятное «потом» напоминало беседу здорового человека с безнадежно больным; будто все они понимают что-то очень важное, а Марьяна нет, и жалеть ее опасно. Словно через месяц она выйдет из комы, и неожиданно выяснится, что на календаре 2048 год, за окном зима, и ей давно не двадцать семь. И вот она выглянет в окно, а они скажут: ну что ты, что ты, выпей лучше воды. А сами друг другу такие сигналы подают, мол – о боже, сейчас она увидит, что машины давно летают по небу, и что кошку мы ей подменили, и что путинская эра кончилась восемнадцать лет назад. Мол, давайте ей сначала об этом как-то намекнем, подготовим.

Марьяна думала иначе. Ей казалось, что все пройдет, перемелется, сотрется, закончится, словно и не было ничего: раз – и не было этих дней – от августа до августа, даже чуть больше, каких-то семь лет ничего не было. А потом она будет долго и тихо Ольгу любить, скорее всего, всю жизнь, но будет врать, как она будет врать, она же совсем не умеет врать.

Ну а что, собственно, такого было? – спрашивала себя Марьяна. Ничего такого: не было парков, лавочек, острых губ, от которых она не могла отвести глаз, не было голоса, который ей так нравится, не было этих летящих рук, которые так случайно ее касались; не было вкусной еды и кислого вина, запаха, что навсегда въелся в ее дыхательную систему: когда она не видела Ольгу, она ее чувствовала. Нет, нет и нет – не было ничего – по крайней мере, такого, о чем можно легко забыть.

Как она может уехать? Ну, она не умрет. Существование Марьяны будет лишний раз доказывать, что от любви не умирают, а просто перестают жить. Какая глупость: не обязательно умирать, чтобы умереть.

На этом…

Зазвонил телефон.

Ольга.

– Что делаешь?

Думаю о тебе.

– Да так, вещи собираю.

– Помочь?

Еще не хватало. Еще не хватало, чтобы ты помогла мне выпроводить меня отсюда.

– Если хочешь.

– Хочу, раз спрашиваю.

– Приходи.

И она приходит. Опять и опять. Впрочем, на этом все.

А потом проходят какие-то годы – никто от этого не застрахован.

– Пойду пробегусь, – сказала Марьяна и вывалилась из дома через черный ход. Прошла мимо переполненных мусорных баков, аккуратных соседских гортензий и стены, напрочь заросшей плющом. Вышла на улицу с дихотомическим рядом одинаковых домов.

Дошла до парковки, села в машину и поехала в центр. Понятия не имела зачем. Нужно было подышать, потеряться в пространстве.

Машину бросила у китайцев на парковке. На втором этаже многоэтажки они держали маленький ресторанчик, а внизу – охраняемый паркинг для гостей и так – случайно залетных.

Дальше пошла пешком. Не куда-то специально – вперед. Ветер тянулся с реки. Воздух вечернего города был плотным, влажным, облеплял, как водоросли. Пахло димсамами, пончиками с глазурью, мусором, шпалами метро. Под ноги бросилась газета, как набегающая волна. Марьяна решила снять денег в банкомате и купить у уличной торговки чурос, но за дверью уже закрытого банка лежал бомж в луже мочи.

Этот город казался невыносимым, но лишь потому, что мало что выносимо там, где