Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

Казак тут же пришел ему на помощь, и через минуту они извлекли чудом выжившего текинца из-под кучи павших товарищей. Судя по наружности, ему было никак не более шестнадцати лет или около того. Во всяком случае, пухлые щеки молодого человека еще не знали бритвы. А еще, несмотря на плачевное из-за ранения состояние, молодой человек, точнее мальчик, даже сейчас на пороге смерти был очень хорош собой. Правильные черты лица, чистая кожа и чувственные, хоть и потрескавшиеся от жажды губы. Ко всему этому, под лохматой туркменской папахой обнаружились вьющиеся светло-русые волосы, делавшие его совсем уж не похожим на прочих обитателей оазиса.

– Ишь каков, – удивленно хмыкнул казак. – Девки таких любят.

– Может, он и не текинец вовсе?

– Кто его знает. Должно, мамку еще в девках в какой-нибудь станице захватили да в гарем продали.

– Ты думаешь?

– А чего, дело-то житейское!

– Вполне возможно, – согласился Будищев, более внимательно осмотрев свою находку. Испачканный кровью чекмень явно был сшит из дорогой ткани, драгоценный наборный пояс, похожий на тот, что он продал маркитанту-армянину, тоже указывал на человека высокого происхождения или, по крайней мере, небедного. – И что теперь с ним делать?

– На то ваша воля, – пожал плечами казак, алчно поглядывая на пояс раненого. – Хотите – прибейте. Хотите – так бросьте. Выживет или нет – одному Господу известно!

– Черта с два он выживет под таким солнцем…

– Э, нет, господин кондуктор. По магометанскому закону положено, стало быть, чтобы покойников до захода солнца прибрали. Генерал это знает, а потому торопится. Как мы уйдем, они еще немножко постреляют да поджигитуют, а потом сразу воротятся да будут павших погребать. Такая уж у них вера. Так что скоро они тут всех переворошат и тех, кто только ранен, сыщут.

Выслушав урядника, Дмитрий на минуту задумался. В божий промысел он не верил, а бросать мальчишку на произвол судьбы не хватало совести. С другой стороны, ему было очевидно, что этот юнец – враг, и случись им встретиться в открытом бою, тот бы его не пощадил.

– И что ты сам до сих пор не подох? – с досадой воскликнул он.

– Так может… – с готовностью предложил кубанец, выразительно положив руку на кинжал.

– Нет! – решительно остановил его Будищев. – Лучше помоги до госпитального обоза доставить.

– Так это, – скроил умильную улыбку казак.

– Пояс можешь забрать, – правильно понял его Дмитрий.

– Слушаю, ваше благородие, это мы мигом! Сейчас людей кликну, и в лучшем виде все устроим.

– Я не «благородие», – хмуро перебил его кондуктор.

– Так будете, какие ваши годы!

Как ни странно, пострадавших во время рекогносцировки среди русских было немного, а потому место на фургоне для раненого текинца нашлось. Правда, не обошлось без ругани с заведующим этими повозками фельдшером, но Будищев, с самым серьезным выражением лица, пообещал откусить «недоделанному эскулапу» ухо, если тот не прекратит кочевряжиться. Если бы странный моряк пригрозил дисциплинарным взысканием или даже перешел к рукоприкладству, фельдшер не уступил бы ему без приказа начальства, но вот лишиться слуха, защищая койко-место в передвижном госпитале, крепкий парень с явно семитскими чертами лица оказался не готов.

Надо сказать, что казак оказался прав. Текинцы преследовали отряд Скобелева еще несколько часов, но после полудня разом отстали и до самого конца экспедиции не беспокоили более своего противника. Михаил Дмитриевич все же приказал не ослаблять бдительности, и спешный марш продолжался с соблюдением всех необходимых предосторожностей. Тем не менее эти меры оказались напрасными, и дальнейшая часть пути прошла спокойно, и уже 11 июля их радостно встречали в Бами.

Накануне возвращения генерал устроил парад для своей хоть и маленькой, но победоносной армии, после которого раздал кресты наиболее отличившимся в походе. Но если на каждую роту или сотню для этого было выделено по одному знаку отличия военного ордена, то на полубатарею капитана Полковникова пришлось целых три, да еще один «Георгий» достался на долю моряков.

– Будищев, потрудитесь объяснить, что означает эта надпись над вашей палаткой? – удивленно поинтересовался Шеман у своего нерадивого подчиненного.

– Выполняю приказ начальника отряда, – расплывшись в улыбке, отозвался кондуктор.

– Какой? – озадачился лейтенант.

– Ну как же, Николай Николаевич, неужто не помните-с, как вы мне давеча под Денгиль-Тепе на трое суток арест объявили, а его превосходительство изволили добавить до недели. Вот, выполняю-с!

– Гхм, – едва не поперхнулся офицер под всеобщий смех.

Дело в том, что подобный инцидент и впрямь имел место. Более того, Скобелев приказал подвергнуть наказанию за неуемную инициативу не только Будищева, но и самого Шемана. Правда, в последующем их батарея так отличилась, что удостоилась похвалы генерала, а про взыскание он и вовсе позабыл, будучи погруженным в массу иных забот. Более того, прибыв с отрядом в Бами, Михаил Дмитриевич сразу же оставил все хозяйство на полковника Вержбицкого, а сам немедля отправился инспектировать Атрекскую линию снабжения.

Казалось бы, недоразумение всеми давно забыто, но несносный кондуктор зачем-то вывесил над своей палаткой транспарант, на котором написал крупными буквами «ГАУПТИЧЕСКАЯ ВАХТА», и спокойно отсыпался после трудного похода, изредка прерываясь на прием пищи. А сегодня его верный Санчо Панса, сиречь Федя Шматов, перестав изображать караульного, обошел знакомых своего «барина», чтобы передать им приглашение посетить его скромное жилище.

– Может, и мне прикажете отправиться под эдакий самодеятельный арест? – изумился Шеман.

– Места хватит, – с готовностью предложил «узник». – А то как-то скучно становится.

– Может, все же прекратите этот балаган? – осведомился лейтенант. – Право, шутка не так уж хороша, как это вам кажется.

– Никак не могу-с. Приказ генерала Скобелева. Только его величество могут отменить-с…

– Так вы, Дмитрий Николаевич, арестованы? – ухмыльнулся капитан Полковников, бывший среди приглашенных.

– Так точно! – под всеобщий смех доложил Будищев. – Но я очень рад, что вы – господа, нашли время навестить бедного узника и прервать его вынужденную самоизоляцию. Как говорится, милости прошу к нашему шалашу!

– Благодарю за приглашение, – махнул рукой офицер, присаживаясь на грубо сколоченный табурет. – Кстати, всем участникам похода и без того объявили трое суток отдыха, так что можно было не фанфаронить. И вообще, какое дурацкое выражение – самоизоляция! Где вы только такие находите?

– Виноват-с, вашбродь, – пожал плечами кондуктор, частенько в последнее время вставлявший в свою речь «с», отчего она звучала еще более издевательски.

– То-то, что виноваты. А надпись эту идиотскую зачем сделали? Чтоб вы знали, гауптвахта происходит от немецкого – hayptwache, что означает – главный караул!