Смерть - дело одинокое - Рэй Брэдбери

— Ну да. — Я отхлебнул большой глоток пива и,набравшись храбрости, задал вопрос:

— Хочу узнать, зачем я тут? Вы пригласили меня зайтииз-за этих водорослей, которые нашли перед домом? Ну я зашел, осматриваю вашиджунгли, пью ваше плохое пиво. Так что, подозрения с меня сняты?

— Да бросьте вы, ради Бога. — Крамли потягивалсвое пиво и щурился на меня. — Если бы я считал, что вы этакий спятившийукротитель львов, маньяк, доверху набивающий клетки трупами, вы бы уже два днясидели у меня на параше. Неужели вы не понимаете, что я знаю вас какоблупленного?

— Да что уж такого можно про меня узнать? —заметил я сконфуженно.

— Предостаточно, черт побери! Вот слушайте. —Крамли сделал еще глоток, закрыл глаза, прочел что-то на внутренней стороневек. — В квартале от вашей квартиры есть винная лавка, там жекафе-мороженое, а рядом китайская бакалея. И все в них считают, что вы не всебе. Они так вас и зовут — Псих. А иногда просто Дурак. Вы слишком много игромко болтаете. Они это слышат. Стоит вам продать рассказец в «Потусторонниеистории», и вы распахиваете окно и орете на весь пирс. На черта это вам? Ноглавное, малыш, в итоге все они вас любят. Будущего у вас, ясное дело, нет, сэтим они все согласны, ведь какому идиоту взбредет в голову отправиться на Лунуи осесть там? Да и когда? В наше время на Марс всем плевать! До двухтысячногогода никто и думать не будет, что там и как. Кого это интересует? Только героевкомиксов да вас, межпланетный вы наш скиталец Флэш Гордон! Только чокнутых,дорогой мой Бак Роджерс![64]

Я залился краской, вспыхнул до корней волос и опустилголову, меня и рассердили, и смутили слова Крамли, но при этом подобное вниманиемне льстило. Меня часто называли именами героев межпланетных комиксов, нопочему-то в устах Крамли это прозвучало нисколько не обидно.

Крамли открыл глаза, увидел, как я покраснел, и сказал:

— Ну хватит пылать!

— Почему вы все это разузнавали обо мне еще до того,как старика… — Я осекся и договорил:

— До того, как он умер?

— Я человек любознательный.

— А про большинство людей такого не скажешь. Я с этим впервый раз столкнулся, когда мне было четырнадцать. В этом возрасте все отказываютсяот игрушек. Я заявил своим: никакого Рождества, никаких больше игрушек. Но мневсе равно дарили игрушки каждый год. Другие мальчишки получали рубашки игалстуки. А я пристрастился к астрономии. В колледже нас было четыре тысячистудентов. Так из них только пятнадцать мальчишек и четырнадцать девчоноквместе со мной наблюдали звезды. Остальные бегали по дорожкам и наблюдали засобственными ногами. Из чего следует…

Я инстинктивно обернулся, так как что-то меня словнотолкнуло, и поймал себя на том, что уже иду по кухне.

— Меня вдруг осенило, — объяснил я. — Можномне…

— Что? — спросил Крамли.

— У вас есть кабинет?

— Разумеется. А что? — Крамли сдвинул брови ислегка встревожился.

Это еще больше заинтриговало меня и заставило проявитьнастойчивость.

— Не возражаете, если я в него загляну?

— Ну…

Я пошел туда, куда Крамли бросил взгляд. Кабинет находилсясразу за кухней. Когда-то эта комната служила спальней, а теперь в ней не былоничего, кроме письменного стола, стула и пишущей машинки.

— Так я и знал! — воскликнул я.

Я остановился за стулом и посмотрел на машинку. Мой старый,видавший виды «Ундервуд» ей и в подметки не годился. Это была почти новенькая«Корона» со свежей лентой, а рядом дожидалась своей очереди стопка желтойбумаги.

— Господи! Так вот почему вы так испытующе на менясмотрите, — сказал я. — Все склоняете голову то в одну сторону, то вдругую, хмуритесь, прищуриваетесь.

— Стараюсь просветить вашу башку рентгеном, узнать,есть ли в ней мозги, как они работают и что получается. — Крамли склонялголову то направо, то налево.

— Никому не известно, как работают мозги, писателиэтого тоже не знают, никто не знает. Я делаю только одно: утром набрасываю,днем вычищаю.

— Враки! — мягко сказал Крамли.

— Истинная правда.

Я оглядел стол, с каждой стороны было по три ящика, подстолом стояла плетеная корзина.

Я протянул руку к нижнему ящику слева.

Крамли покачал головой.

Я потянулся к нижнему ящику справа.

Крамли кивнул.

Я медленно выдвинул ящик.

Крамли вздохнул.

В ящике, в открытой коробке, лежала рукопись. На глаз в нейбыло страниц сто пятьдесят — двести. Начиналась она с первой страницы,титульного листа не было.

— И сколько же она лежит в ящике? — спросиля. — Простите меня, конечно.

— Да ладно, — ответил Крамли. — Пять лет.

— А теперь вы ее закончите, — сказал я.

— Черта с два! С чего вдруг?

— Потому что я так сказал. Я знаю.

— Закройте ящик, — сказал Крамли.

— Не сейчас. — Я выдвинул стул, сел, вставил вмашинку лист желтой бумаги.

Напечатал три слова в одну строчку, сделал интервал инапечатал еще три.

Крамли, косясь из-за моего плеча, тихо прочитал:

— «Смерть — дело одинокое». — Он перевел дыхание идочитал:

— «Автор — Элмо Крамли». — Ему пришлось прочитатьеще раз:

— «Автор Элмо Крамли». Господи помилуй!

— Ну вот. — Я положил свой титульный лист на егождущую, когда о ней вспомнят, рукопись и задвинул ящик. — Это вам подарок.Для своей книги я найду другое название. Теперь уж вам придется завершитьроман.

Я вставил в машинку еще один лист и спросил:

— На какой странице закончилась ваша рукопись?

— На сто шестьдесят второй, — ответил Крамли.Напечатав цифру 163, я оставил лист в машинке.

— Вот и все, — проговорил я. — Страница ждет,завтра утром встанете, подойдете к машинке, никаких звонков по телефону,никаких газет, не пойдете даже в ванную, а сядете и начнете печатать. И ЭлмоКрамли обеспечит себе бессмертие.

— Наглец, — проговорил Крамли, но вполне спокойно.