Золото тайги - Максим Дуленцов

– А ты откуда?

– Я с Чердынского уезду Пермской губернии, с деревни Семисосны.

– Ну да, земляк, стало быть. Я из Соликамска.

– Так вот я об чем думаю-то: может, есть весточка у вас с дому хоть, из Соли Камской? Как там, уродилась ли пшеница в ентом году али неурожай? Орехи как кедровые, выжили ли пчелы? А то я ж ничаво не знаю, никого нет, кто читать-писать могет. А душа страдает, жена там, дитятки…

Василий Андреевич задумался. Последнее письмо от матери получил он в июле, а потом ничего. Почта ходить перестала. Его многочисленные письма Вареньке то ли не доходили до адресата, то ли на них никто не хотел отвечать. Да и разве волнует Вареньку или мать, был ли урожай в Чердынском уезде? Грустно, грустно на душе, еще унтер этот… Нет, нельзя так, надо взять себя в руки, он офицер, он командир, он должен быть примером.

– Урожай, Мартюшев, урожай. Лето хорошее было, удались хлеба, дождей в осень не было, картошку всю собрали, и… что там еще у вас растет? Все в порядке, не волнуйся.

– Ну, слава богу, – перекрестился унтер-офицер, – вот радость-то. Благодарствую, вашбродь…

Штабс-капитан отмахнулся от радостно трясущего винтовкой солдата и пошел дальше, до второго блиндажа с боеприпасами, именовавшегося арсеналом.

Ночь спустилась неожиданно быстро, так всегда бывает в южных широтах, даже несмотря на ноябрь. Вместе с темнотой вышли яркие звезды и холод. Василий Андреевич поглубже втянул голову в поднятый воротник шинели. Было тихо. Тихо, как никогда, тишина пронизывала воздух войны и дарила ощущение мира. Ах, если бы это было так, если бы все пошло по-другому…

– Семен, я в блиндаж, посплю. Если прапорщик Оборин появится, разбуди обязательно.

– Так точно, вашбродь. – Семен был невозмутим и, казалось, никогда не уставал.

Штабс-капитан откинул полотно, закрывавшее вход в темную земляную каморку, вырытую у траншеи и пахнущую сыростью, упал на топчан и мгновенно уснул. Снилось ему то далекое и недостижимое уже бытие.

* * *

Реальное училище Вася закончил с положительным результатом. Вниз тянули языки и Закон Божий. Если французский он кое-как вызубрил благодаря матери, то немецкий был просто невыносим. Вася путал все шесть времен и артикли. И к чему эти немцы напридумывали столько сложностей? Есть три времени в русском языке – достаточно для любого человека, куда больше? Преподаватель не разделял этого мнения, и тройку Вася заработал с трудом. А уж Закон Божий… В Бога реалист не верил. Ну откуда Бог? Земля круглая, авиаторы летали в небо, белых пятен, кроме полюсов с их вечным льдом, вроде бы уже и нет на планете. Астрономы изучили Вселенную, там только звезды-солнца да десяток планет недалеко от Земли. Причем на этих планетах нет жизни. Господин Дарвин написал о развитии человека из обезьяны – эту информацию Василий почерпнул из старинного выпуска журнала «Знание», взятого в библиотеке и зачитанного до дыр. Спросив отца Иоанна о том, где, мол, Бог обитает, еще не зная, что подобная реакция на слова Смердякова была описана в романе Достоевского «Братья Карамазовы», потому что на подобные заумные книги времени не было, получил ее в полном объеме: кондуит, карцер и «Отче наш» каждое утро в Воскресенской церкви под строгим присмотром учителя Закона Божьего. Однако убеждения своего не оставил. Потому как, если бы он был, Бог, так разве не услышал бы молитв, возносимых поздними вечерами реалистом, умолявшим Господа дать любви ему, и чтобы Варенька взаимностью ответила. Конечно бы, услышал, ибо даже соседи слышали, и сердобольная родственница предложила как-то раз Васе помощь в знакомстве: мол, у нее на примете есть прекрасная скромная девушка, круглолица и стройна, как в сказке, папаша – извозчик, так и не будет выкобениваться, отдаст дочь за будущего ученого-инженера. Уж вырос, не мальчик, женилка готова, надо и под венец, а то с ума сойдет от любви к Вареньке какой-то, напридумывал себе образ светлый. Но Василий, стесняясь таких разговоров, наотрез родственнице отказывал, и тогда она вздыхала, вспоминала своего умершего в младенчестве сыночка и шептала слова молитв, крестясь на лампадку под иконой, глаза уже у бабки только огонек видели, а лика не зрели.

Так неужели Бог есть, а не слышит? Ни его стенаний, ни бабкиных слез о давно усопшем младенце? Что он, Бог, тогда делает? Где обитает? Как всемирную гармонию блюдет? Да и есть ли эта гармония? Разве в том она, чтобы лето сменяло весну и дальше, а Кама текла вниз, к Волге? Чтоб учить дурацкий немецкий, если хочется читать стихи? Жить в закуте у старухи-родственницы с топчаном, где зимой холодно, а летом душно и пахнет лошадьми и мышами, вместо того, чтобы вдыхать запахи южных трав на берегу голубого моря, обнимая наяду и перебирая струны арфы в такт ветру? Нет, что бы ни говорил отец Иоанн, как бы ни стучал крепкой десницей по затылку, сколько бы ни стоял Василий перед иконой, речитативом произнося молитву, – нет его, нет Бога.

Именно поэтому и пришлось ему потрудиться в последнем классе, дабы получить оценку «три» по Закону Божьему. Кое-как сдал испытания.

Пришло время осуществлять задуманное. Юнкерские училища размещались вдоль железной дороги – в Казани, Москве и Санкт-Петербурге. Казани Василий побаивался: говаривали, там местные татары чужих не любят, хоть и триста лет уж минуло после того, как царь Иван IV Казань взял. Сам не ведал, но все об этом говорили, знающие люди и самый главный авторитет на Разгуляе – Костя Желтиков. Уж он-то знал, в Казани у него жила тетка, к которой он не раз уезжал на лето.

Санкт-Петербург пугал Василия своим столичным блеском, да и военные училища там были не для реалистов из глубинки. Выбор пал на Москву. Документы Вася тихо, никому не говоря, даже маменьке, запечатал на почте в конверт вощеной бумаги и с замирающим сердцем отправил в адрес Алексеевского военного училища.

Денег не было, работать после окончания реального было в Перми негде, да и родственница после отказа от ее протеже, извозчицкой дочки, указала на дверь. Пришлось Васе ехать в Соликамск к маменьке. Нужны были деньги на билеты и проживание в московских номерах. Зарабатывал в лавке подносчиком мешков с товаром да на разгрузке барж на пристани: летом они активно грузились солью и разгружались купеческими товарами. К августу накопив нужную, как ему казалось, сумму, простившись с маменькой, через Пермь отправился в Москву. Но хотелось ему еще раз взглянуть на Вареньку. Он не видел ее вот уже два месяца, томился, ночами приходил ее светлый образ в воспаленную страстью душу. По приезде в Пермь первым делом бросился к дому Вари, по пути в лавке захватив букет цветов, собрался с духом и постучал в калитку. Ждал долго. Вышла кухарка, несколько лет назад гонявшая его, еще мальчишку, с забора.

– Чаво тебе? – Кухарка вытерла руки о фартук и грозно посмотрела на Василия.

– Варвара Григорьевна дома ли? – смущаясь и пряча цветы за спиной, спросил он.

– Нету их, на море с матерью они.

– Кто там, Аглая? – со второго этажа из приоткрытого окна послышался мужской голос, в котором Вася опознал голос отца Вареньки и еще более смутился. Вот к чему он тут стоит с букетом, как объяснить ее отцу свое появление?