Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени - Рубен Александрович Будагов

семантику анализируемого существительного. Но это уже другой вопрос. Синхронно же слово не только сохраняет свою самостоятельность, но и свое общее (основное) значение. Поэтому все толковые словари современного русского литературного языка, фиксируя анализируемое слово, на первом месте указывают: позор «бесчестье», а затем уже следуют устаревшие или живущие лишь в определенных сочетаниях значения.

Таким образом, категория отношения (в нашем примере позор в различных сочетаниях) воздействует на категорию значения, но ей же и подчиняется. Новое значение, однажды возникнув, начинает существовать в языке уже независимо от частных контекстных словосочетаний. Значение и «оглядывается» на подобные сочетания, и не зависит от них.

Слово стол может иметь разные значения в современном русском языке, но каждый человек, для которого этот язык является родным, выделит прежде всего такое общее значение – «предмет мебели в виде горизонтальной доски на ножках». Это легко проверить экспериментально. И это значение будет общим (основным) значением в современном языке, хотя в словосочетаниях справочный стол или стол заказов выступает на первый план другое осмысление того же слова – «отделение в учреждении, ведающее каким-нибудь специальным кругом дел». В этом плане ранее и было подчеркнуто, что общее (основное) значение слова и оглядывается на контекстные словосочетания, и не зависит от них.

Если бы слово не сохраняло своей известной самостоятельности в языке и своего общего значения, то была бы невозможной и интонационная выделимость слова в стихе. То, что заложено в самом языке, то лишь ярче выделяется в его стилевых разновидностях.

«Всякое стихотворение, – подчеркивал А. Блок, – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды»[171].

Тут же вспоминаются блоковские строчки: «Ночь, улица, фонарь, аптека…» Известно, что еще в 20-х годах было замечено:

«Поэзия Маяковского есть поэзия выделенных слов по преимуществу»[172].

И хотя наречное выражение «по преимуществу» здесь, разумеется, излишне, функция подчеркнуто самостоятельных слов у Маяковского действительно велика:

«Приду в четыре», – сказала Мария.

Восемь. Девять. Десять.

или:

Кто

где бы

мыслям дал

такой нечеловеческий простор.

Здесь обнаруживается возможность выделения не только самостоятельных слов, но и слов, выполняющих, казалось бы, чисто служебную функцию (кто, где бы). Маяковский широко пользовался возможностью подобного выделения.

«Владимир Яхонтов, читая классиков, Пушкина, ориентировался на опыт стиха Маяковского: невесомых, проходных слов у этого артиста никогда не было»[173].

Разнообразные средства смыслового и интонационного выделения слов в стихе широко применяются выдающимися поэтами нашего времени и в других странах, на других языках[174].

Слова сохраняют свою самостоятельность не только в поэзии, но и в художественной прозе, у больших мастеров. Вот, например, начало знаменитого рассказа А.П. Чехова «Дама с собачкой»:

«Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой».

Здесь, хотя и целое предложение, но в этой целостности многие единицы самостоятельны. Говорили передает обстановку курортного города, где скучающие господа занимаются сплетнями. Набережная – события рассказа в дальнейшем происходят именно на набережной, дама с собачкой (центральное лицо повествования) образует определенное словосочетание, достаточно самостоятельное внутри более сложного целого – предложения. Вот и оказывается, что в предложении «действуют» и более дробные единицы, сохраняющие самостоятельность. Они и образуют целое предложение, и ему же подчиняются, и ему же противостоят, напоминая о своей собственной значимости.

Подчеркну еще раз: подобные «эксперименты» в поэзии и прозе были бы невозможны, если в самых национальных литературных языках не существовало постоянного взаимодействия между целостной системой языка (в данном случае – системой лексики) и ее отдельными элементами (словами). Вместе с тем само это взаимодействие напоминает и о более общем законе языка – о взаимодействии общего и отдельного.

Тонкий знаток литературы и искусства Ю. Олеша, особенно хорошо знавший живопись, однажды заметил, что великий итальянский художник XV столетия Боттичелли является «художником очень современным нам по характеру своего мышления», так как на его полотнах отдельные линии рисунка никогда не пропадают на фоне целого произведения[175]. Перефразируя эти слова, можно сказать, что и в художественном произведении большого писателя функция отдельных слов никогда не сходит на нет не только в системе одного предложения, но и в системе целого повествования. И сам литературный язык предоставляет писателю соответствующие возможности и ресурсы.

7

Как известно, большинство слов естественных языков народов мира отличается многозначностью (полисемией)[176]. Многие современные исследователи категорически утверждают, что многозначные слова могут существовать только в контексте. Если однозначным словам в какой-то мере еще дозволяется иметь свободные значения, то многозначные слова, по убеждению этих ученых, лишены каких бы то ни было свободных значений.

«За исключением случаев однозначности, слова имеют несвободные, связанные значения»[177].

Иначе говоря, подавляющее большинство слов лишается свободных значений.

Аргументация этих ученых несложна, но весьма типична. Когда произносят, например, такое русское слово, как земля, – рассуждают они, – то вне строго определенного контекста невозможно сказать, что разумеют при этом говорящие: планету, на которой живут люди, реальную действительность, сушу (в отличие от водных пространств), почву, страну, территорию и т.д. То же наблюдается и в любом другом языке. Английское существительное body – это не только ʽтелоʼ, но и ʽосновная часть предметаʼ, ʽгруппаʼ, ʽкорпорацияʼ и пр. Лингвисты, которые считают, что многозначные слова могут иметь только несвободные (связанные) значения, отрицают тем самым само явление полисемии, так как несвободное значение бытует только в известных контекстах. Тезис, гласящий «полисемантичное слово обладает только несвободными значениями», неизбежно приводит к отрицанию самой полисемии: получается, будто каждое значение слова – это лишь особое употребление самого слова. Между тем употребление слова – сфера речи, значение – сфера языка. Полисемии тем самым не находится места в сфере языка.

При беглом подходе может показаться, что нет никакой связи между отрицанием полисемии и отрицанием самостоятельного значения отдельного слова. Между тем здесь оказывается взаимообусловленная концепция. Она основывается на последовательно релятивистической доктрине: если самостоятельное значение слова – это лишь фикция (реальны только отношения между словами), то такой же фикцией оказывается и полисемия (реальны лишь контекстные значения слов). Язык превращается тем самым в сумму этикеток: каждому слову соответствует лишь одно значение, а каждое значение передается с помощью лишь одного слова. Полифункциональность языка объявляется вне закона. Национальные языки приравниваются к кодам, искусственно создаваемым для тех или иных технических целей.

Противники полисемии нередко осложняют свою аргументацию.