Океаны в трехлитровых банках - Таша Карлюка

протягиваю ей жилет кондуктора вместе с компостером и талончиками в кармане.

Дедушка Яша удивился, когда вместе со мной в трамвае увидел маму, на которой был надет жилет синего цвета с желтыми буквами: «Кондуктор».

И я поняла, что, когда мечта осуществляется, у человека появляется место для мечты новой. Поняла впервые. Кто видел мой блокнотик?

Глава шестнадцатая

Вот я и заболела. Со мной это редко случается.

– Фрося редко болеет, потому что наша девочка – п сихически здоровый ребенок, – л юбит повторять дедушка Янкель. – Следуйте моим рекомендациям, и так будет всегда.

Вы понимаете, почему он так говорит? Я, например, нет. Но сейчас меня больше беспокоят мои опухшие желёзки, вата в ушах, косынка на голове от отита, вонючая мазь Вишневского, которая, коль верить бабушке Оле, «от всех зараз в этом мире!», и постоянный насморк. Если вовремя не втянуть эту отвратительную зеленую жижу в себя, она так и норовит оказаться в горячем малиновом чае, тарелке с тефтельками и миске с супом, в котором плавает одинокая куриная пулька. Такие казусы случались, и не раз, так что я знаю, о чем говорю.

– Не пущу! Мама, не смейте! Вы мне ребенка испортите! – и деда Янкель, как Великая Китайская стена, перегораживает бабушке Гене дорогу.

Будь бабушка чуть проворнее, она бы могла проскочить и принести мне то, что обещала еще со вчерашнего дня: мой любимый, самый любимый, самый-самый любимый торт в мире.

Пражский торт!

Политый шоколадным, по секретному бабушкиному рецепту, кремом. Сверху, сбоку, между коржами, вместо коржей, вперемешку с вареной сгущеночкой, со свежими вишенками кое-где, с тончайшим тестом, которое тает во рту, как последний снег по весне. Есть этот торт молча – не издавая звуков, напоминающих мычание коровы, – невозможно!

– Мое категорическое нет! Вот выздоровеет – тогда! – В еликая Китайская стена не отступает, но, судя по мокрым глазам бабушки Гени, перед ней Стена Плача.

– Яночка, я полночи готовила, чтобы Фросечка…

– Мама! У кого из нас диплом психотерапевта?

– У тебя, Яночка, у тебя.

– Не портите мне ребенка! Не формируйте условный рефлекс!

– Яночка, я ж ничего не формирую! Я пришла покормить.

– Покормить – это супы, каши, хлеб и горячее молоко!.

На «горячее молоко» мое лицо отзывается недовольной миной.

– …А то, шо вы делаете, мама, называется формировать условный рефлекс! Кормите вкусным – когда она здорова; когда больна – кормите невкусным, шоб ребенок не уходил в болезнь ради вашей еврейской заботы!

– А шо сразу еврейской?

– А то, шо это в вашей натуре: закормить до поноса!

– Раньше тебе это нравилось! Фресер! А сам-то, когда болеешь, просишь у меня не перловки, а сметанника!

– Я – другое дело! Я – сформировавшаяся личность. А Фрося только жить начинает!

И тут бабушка переходит на идиш, который дедушка не знает. Его вообще никто не знает, кроме бабушки Гени, тети Ривы, бабушки Розы и еще нескольких очень пожилых родственников. В нашей семье на идише говорят в трех случаях: когда не хотят, чтобы соседи, дежурившие на лавочках под нашими окнами, поняли, о чем говорят у нас дома; если не хотят, чтобы дети знали, про что говорят взрослые; и когда говорят плохие слова. Сейчас, я так понимаю, последнее. Что-что, а нецензурно выражаться бабушка Геня умеет!

Дедушка Янкель входит ко мне в комнату, садится рядом. Я надеюсь разглядеть на его лице вину, жалость, хоть малую толику сочувствия. Не тут-то было!

– Фрося, когда подрастешь – ты обязательно меня поймешь. Еще и спасибо скажешь!

И тут на идиш перехожу я. Ну как на идиш? Ну как перехожу? Так… знаю пару словечек. Но дедушка не слышит меня. Из кухни ко мне в комнату впорхнули, как воробушки в летнее утро, запахи молодой картошечки с укропом и чесночком. Если мой насморк не стал преградой на их пути, представляете, какой пищевой экстаз получает дедушка Янкель в эту секунду? И он, как загипнотизированный, уходит туда: в мир счастья и упоения, оставив меня наедине с одинокой пулькой в миске, которая уже позеленела от невостребованности, как это случается с незамужними женщинами после сорока.

Но сейчас, когда дедушка вышел и я осталась одна в своей постели, могу признаться: он прав. Да. Вам не послышалось. Прав! И я это поняла, пока дедушка Яша лежал в больнице. Вы уже знаете, к нам в дом часто приходят гости: по поводу и без. Почтальон шутит, что нашему дому пора выдать личного рассыльного, который будет обслуживать только нас.

Телефонные счета радуют телефонную компанию и огорчают растущими каждый месяц цифрами моих взрослых. Но вы представить себе не можете, как много прошло через наш дом, когда однажды заболела бабушка Геня, – людей, звонков, телеграмм, посылок! Не дом, а проходной двор! У меня было много родственников, и я уже с этим смирилась, но в те дни я узнала о существовании тех, о которых не подозревала. Несметное количество новых имен, лиц, биографий, а главное: характеров, которые порой так выводили из себя, что хотелось лезть на люстру. В те дни я узнала слово «мизантроп», и мне показалось, что оно обо мне.

Да, дедушка Янкель прав! Любить человека нужно тогда, когда ему ни хорошо ни плохо. Любить человека нужно тогда, когда ему – обычно. А то что же получается? Ты болен – т ебя любят, ты умрешь – т ебя любят еще больше. И даже на похороны цветов принесут больше, чем на день рождения.

Прав деда Янкель, да! Но я ему об этом не скажу. Он же прав не всегда, а скажи ему, что он прав, решит: раз тут прав, значит, прав всегда.

А кто не любит болеть? Все любят: и взрослые, и дети. Я не исключение. Но чтобы болезнь была в радость, должны быть учтены некоторые условия. Во-первых, ты должен знать, что твоя болячка несерьезная, а так – сущий пустяк, который через день-другой тебя покинет. Во-вторых, болезнь должна не мешать тебе есть мороженое: я как-то болела ангиной, никакого удовольствия, скажу я вам. А какое удовольствие без мороженого? В-третьих, нужно так заболеть, чтобы твое нездоровье не выпало на праздники, когда все кругом будут красивыми, наряженными, а ты в поблекшей пижаме и в горизонтальном положении. В-четвертых, никаких уколов, клизм и рыбьего жира!

О, рыбий жир! Это отдельная история в моей биографии. Не хотела жаловаться на нашу медицину, но, боюсь, придется. Однажды у меня заболело горло… Мама вызвала участкового врача по имени Сталина Адольфовна. Рыжая, высокая, как