Секретный дневник русского олигарха - Саша Нерозина

– Спасибо, босс.

19 сентября 2009 г. Лондон

Приехав в Рубиновое имение в десять минут девятого, мы с Крисом оказались чуть ли не самыми последними гостями. Приглашение было к восьми часам вечера; обычно люди имеют тенденцию запаздывать в гости, хотя бы незначительно, и поэтому такая пунктуальность гостей меня удивила. Видимо, Галинский был человеком, к которому предпочитали являться вовремя. За нами приехали только Лариса и Лев; они опоздали на двадцать минут.

Само Рубиновое имение произвело на меня большое впечатление. Красота и богатое убранство дома и великолепный парк, в котором он расположился, заслуживали красочного описания в книгах по культуре и искусству. Мне часто доводилось находиться в роскошных домах, но далеко не все они производили впечатление статности и идеальной гармонии, без малейшего намёка на вычурность. Нужно было отдать должное Галинскому, который после приобретения этого имения не кинулся во все тяжкие, пытаясь изменить его стиль, а оставил всё, как было, сохранив его первоначальную элегантность.

Все гости расположились в просторной гостиной, где подавались канапе и напитки. Прислуга, состоящая из дворецкого-англичанина и трёх женщин, явно русских по происхождению, следили за тем, чтобы у всех были наполнены бокалы. Как и следовало ожидать, угощения были под стать этой шикарной комнате. Шампанское «Кристалл» и «Дом Периньон», изысканные вина «Шато Лафит», «Петрюс Помероль», «Шеваль Блан», чёрная и красная икра, биск из лобстера, савиче из тунца и креветок, эскалопы и другие яства прекрасно вписывались в стиль этой просторной гостиной с узорной лепкой на своде потолков, огромной хрустальной люстрой, переливающейся блеском, старинными картинами на стенах и изящной мебели из розового и тёмного дерева.

Всего нас было семнадцать человек, включая самого Галинского. На этот раз при нём не было одной из его малолетних подружек, остальные же гости были парами, кроме Геннадия Рубильникова из Белоруссии и старого приятеля из Москвы Шилова. Помимо Ларисы и Льва я знала еще только одну пару – лорда Пола Ланглей и его жену Дорис. Лариса и Лев провели большую часть вечера в компании Шилова, с которым, как оказалось, Лев не только в прошлом имел совместные дела в бизнесе, но и даже когда-то в молодости дружил. Я была рада, что этот вечер проходил не в форме ужина за столом, а в непринуждённой обстановке фуршета, где, свободно передвигаясь, все присутствующие могли легко общаться друг с другом. Это дало мне возможность познакомиться со всеми гостями, которые могли быть очень полезны в будущем.

Галинский прекрасно справлялся с ролью принимающего на своей территории хозяина. Он был радушен и внимателен со всеми, включая и меня с Крисом. Мы впервые с ним по-настоящему разговорились; до сих пор наше общение состояло из нескольких дежурных фраз. От темы экономики и кризиса, в которой большей частью принимал участие Крис, как финансист, мы перешли к теме политики, где активным собеседником Галинского стала уже я. Галинский, конечно же, на чем свет стоит ругал российских политиков и в целом правительство России, а я, естественно, ему поддакивала. Я также поинтересовалась его мнением по поводу политического строя других стран, включая Белоруссию, Грузию, Украину, и тут ему было много что сказать, после чего мне стало совершенно очевидно, что Галинский перенасыщен политическими амбициями. Такие люди, как Галинский, на пенсию не выходят, они умирают, как говорится, на посту.

Самое интересное, что, несмотря на свой высочайший ум, Галинский никак не мог смириться с тем, что не всё в мире шло по его плану. Он никак не мог понять тщетность своих потуг в совершенно очевидных ситуациях, когда его проигрыш был налицо. Он напомнил мне того самого Хазановского попугая, которого отовсюду гнали с его так называемой правдой, а тот продолжал кричать: «А я и тут молчать не буду!» Галинский даже внешне чем-то смахивал на этот образ – небольшой, с короткой шеей, носом с горбинкой, облысевший, с прядками торчащих, как перья, волос, а главное – его манера доносить свои мысли слушателям – торопливо-нервная, как будто он боялся, что ему не хватит времени всё высказать. Он даже ел как-то торопливо, едва пережёвывая пищу, словно боялся куда-то опоздать.

Находясь в домашней обстановке и пользуясь возможностью на близком расстоянии наблюдать за Галинским, я отметила в нём стороны характера, которые до сих пор мне лично были не известны. То, что он неугомонный оратор, – это знали все; то, что он манипулятор, пожалуй, тоже не было секретом для тех, кто удосуживался анализировать его достижения и поступки, а вот о том, что у него болезненная страсть к вопросам контроля, я, например, узнала впервые. Этот контроль проявлялся абсолютно во всём – Галинский решал, о чём пойдёт разговор, и как-то по-детски прерывал собеседника на полуслове, если разговор уходил в сторону; он решал, кто что пьёт и ест, настоятельно рекомендуя и навязывая своё мнение; решал, кому, что и как надо делать, бесцеремонно давая советы. Всё вокруг него должно было быть исключительно так, как он этого хотел; он был словно управителем театра кукол, которых он расставлял по сцене в нужном для себя порядке, вынуждая их предпринимать определённые действия. Его глаза не останавливаясь двигались по всему периметру, будто он проверял, все ли стоят на своих местах и делают то, что им положено. Галинский не выпускал из виду и прислугу; было похоже на то, что все в этом доме ходили по струнке. При этом я была просто уверена, что в его подчинении были и те, на ком он не позволял себе срываться.

Все эти мои наблюдения были, конечно, полезными, но в данный момент меня интересовали конкретные события, которые, по мнению Тигрова, происходили в жизни Галинского. Затевал ли он действительно что-то? Написал ли он новое завещание, и что послужило этому причиной? Почему он перестал наблюдаться у своего доктора? Выудить полезную информацию у первоисточника было абсолютно нереально. Галинский был чрезвычайно осторожен и умён, чтобы невольно выдать какую-нибудь информацию. С прислугой каши тоже не сваришь; вряд ли они могли знать что-нибудь о возможных планах Галинского, но вполне могли невзначай заметить что-нибудь полезное. Сплетни прислуги порой являются самым плодоносящим источником информации. К сожалению, ситуация, при которой можно было кого-то из них разговорить, представлялась мне невозможной. Наверняка им было отдано распоряжение не вступать ни в какие беседы с гостями. Во всяком случае, когда будто бы между делом из вежливости я пыталась заговорить с кем-то из трёх русских женщин, разносивших канапе, они только кивали головой и молча улыбались в ответ, причём каждый раз я чувствовала на себе сверлящий взгляд Галинского.

В моей сумочке лежали жучки-прослушки, которые я надеялась установить в этом доме, но чем дольше я тут находилась, тем более трудной мне представлялась эта задача. Дом был очень большим, и мы находились в одной лишь комнате этого дома и, по сути, пользовались только ею и двумя туалетными комнатами, находящимися в коридоре, примыкающем к гостиной. Пока я размышляла над этим, параллельно участвуя в каком-то бессмысленном разговоре с двумя из присутствующих женщин, я вдруг осознала, что за все эти три часа, пока мы находились здесь, ни у одного из гостей ни разу не зазвонил мобильный телефон, что было просто невероятно. Приоткрыв свою сумочку, я мельком взглянула на экран своего мобильного – ни одного сообщения, ни одного звонка, это было по меньшей мере странно. Связь в этом месте была отличной, я это проверяла во время слежки за имением; да и Крис говорил с кем-то, когда мы уже парковались у дома. Причиной этому мог быть только джаммер – приборчик, с помощью которого нарушалась и заглушалась трансляция электромагнитных волн. Взглянув на Галинского, я улыбнулась; как же осторожен он был. Всё в этом доме было под его контролем, даже возможность его гостей поддерживать связь с внешним миром. И всё же у меня была одна идея.