Улица Теней, 77 - Дин Кунц

— Заговаривает? — изумленно переспросил Сайлес. — На английском?

— Рта я не видел, но тварь говорила. И такая мука звучала в голосе. Не смогу передать ни муку, ни отчаяние. Она говорит: «Помогите мне. Ради бога, кто-нибудь, помогите мне». И это голос Рикки Нимса. Маляра, который сейчас на третьем этаже составляет перечень недоделок. Я не знаю… это действительно Рикки или тварь копирует его голос? Эта тварь — Рикки? Но как такое может быть? Всю мою жизнь… испугать меня не так-то легко. После Кореи, войны, я не видел ничего такого, чего стоило бы бояться.

Официантка остановилась у их столика, чтобы спросить, не хотят ли заказать еще по стаканчику. Сайлесу второй стаканчик просто необходим, но он отказывается. Так же, как Перри.

— Я тоже воевал в Корее, — кивнул Сайлес. — Если живешь со страхом изо дня в день, то в конце концов обретаешь к нему иммунитет.

— Но в подвальном коридоре, Сайлес, я прихожу в такой ужас, что все силы покидают меня, чего не случалось со мной в Корее. Рука, которая лежит на ручке двери, не может ее повернуть. Ноги ватные. Стою я только по одной причине — привалился спиной к двери. Потом все меняется. Свет становится ярче. Грязь на полу, плесень, синие экраны, все, что было не так… тает и исчезает. Коридор становится, каким ему и положено быть: чистым и сверкающим новизной. И тварь, которая шла ко мне, тоже тает и исчезает, словно я видел все это во сне. Но я-то бодрствую. Это был не сон. Не могу сказать, что именно, но точно не сон.

Перри замолчал, несколько мгновений смотрел в дождливую темноту, потом продолжил:

— После этого я поднялся наверх, в поисках Рикки, и нашел его, целого и невредимого. Он слышал гул, барабанный бой, но с ним ничего не случилось, и я не знал, как рассказать ему о том, что я видел, чтобы он не принял меня за чокнутого. Но мне следовало рассказать, следовало увести его оттуда, убедить перенести составление перечня на понедельник. Я попытался уговорить Рикки уйти, но он отказался, и я оставил его умирать.

— Вы не оставили. Вы не могли этого знать. Кто мог?

— На следующий день, в воскресенье, я пошел в церковь. Давно уже не ходил, а тут почувствовал необходимость. В понедельник, перед тем как идти на работу, сунул под куртку пистолет. Не думал, что пистолет спасет. Но что еще я мог предпринять? Пистолет давал хоть какую-то надежду. Но… все прекратилось. Никто больше не видел людей-теней или чудовищ. Может, что-то случилось в субботу, но увидеть это мог только Рикки Нимс. В декабре мы все закончили.

Правая рука Сайлеса замерзла и повлажнела от конденсата на стакане с виски. Он вытер пальцы салфеткой.

— Есть какие-нибудь версии?

Перри Кайзер покачал головой.

— Только одна, которую я озвучил. Я краем глаза заглянул в ад. Эта встреча меня изменила. Внезапно возникло ощущение, что частые исповеди и регулярное причастие — очень неплохая идея.

— И вы ничего не говорили ни сыну, ни жене?

— Я подумал… если мне показали ад, значит, я нуждался во встряске. Чтобы дать мне шанс измениться. Я изменился, но не нашел в себе смелости сказать жене, почему возникла такая необходимость. Вы понимаете?

— Да, — кивнул Сайлес. — Я только не знаю насчет ада. В данный момент я очень уж многого не знаю.

Вернулась официантка, положила счет.

Пока Сайлес подсчитывал сумму с чаевыми и доставал деньги из кошелька, Перри вновь разглядывал посетителей бара.

— Что с ними не так?

— Вы тоже это почувствовали? — удивленно спросил Сайлес.

— Да. Не могу только сказать, что именно. Им… по большей части, от двадцати до сорока. Для их возраста они очень уж стараются.

— В каком смысле?

— Казаться беззаботными. Для молодых это же естественно. А они… ну, не знаю… встревоженные.

— Я думаю, они пришли сюда за антуражем, музыкой, атмосферой, потому что хотят спрятаться в безопасном времени.

— Нет такого времени.

— Более безопасном, — поправился Сайлес.

— Тридцатые? Надвигалась война.

— Но она закончилась. А теперь… может, конца и не будет.

— Я думал, причина в том, что я старею, — Перри все смотрел на толпу у стойки.

— Причина чего?

— Этого чувства, что все разваливается. Даже вырывается с корнем. Иногда мне снятся такие кошмары.

Сайлес убрал кошелек.

— Все вырывается с корнем, — добавил Перри. — Каждый только за себя. Хуже того, все против всех.

Сайлес посмотрел на улицу Теней. «Пендлтон» высился горой в дождливой тьме.

— Все против всех, — повторил Перри. — Убийства, самоубийства везде, днем и ночью, без конца.

— Это всего лишь кошмарный сон, — указал Сайлес.

— Возможно, — Перри посмотрел на него. — Что теперь?

— Пойду домой, посижу и подумаю.

— Домой — это правильно, — согласился Перри. — Но я постараюсь не думать.

— Спасибо, что уделили мне время и все откровенно рассказали.

Когда они выходили из кабинки, здоровяк повернулся к Сайлесу.

— Я думал, мне станет легче, удастся изгнать холод из души, если я выговорюсь. Не стало.

В баре говорили все громче, смех становился все более резким и визгливым.

В вестибюле, когда они стояли в маленькой очереди в гардероб, Перри спросил:

— У вас есть дети?

— Нет, и не было.

— У нас дети, внуки, правнуки.

— Одного этого достаточно, чтобы изгнать холод из души.

— Наоборот. Я достаточно стар, чтобы понимать, что не смогу их защитить. Ни от худшего, ни от чего-то еще.

Сайлес запротестовал, но Перри Кайзер настоял на том, чтобы дать гардеробщице чаевые за двоих.

Снаружи, под навесом, они подняли капюшоны дождевиков. Обменялись рукопожатием. Перри Кайзер пошел вниз по склону, Сайлес — вверх, к «Пендлтону».

В квартире сенатора Эрла Блэндона, где роскошь и порядок на мгновение исчезли, обернувшись пустотой и разрухой, Логан Спэнглер, находившийся в спальне, которая вернула себе былое великолепие, развернулся на сто восемьдесят градусов. Взявшись за рукоятку пистолета, попытался найти источник шипения, короткого по времени, но очень уж враждебного, напомнившего о змеях и больших кошках, затаившихся в джунглях, и о безымянных тварях из кошмарных снов.

Он увидел фигуру, высокую, и стройную, и быструю, определенно не сенатора, которая тут же исчезла, метнувшись в коридор. Мимолетного взгляда не хватило, чтобы понять, мужчина это или женщина, и вдруг возникла странная мысль, что это, возможно, и не мужчина, и не женщина, хотя передвигалось существо на двух ногах, а не на четырех, как зверь.