Гимназистка. Под тенью белой лисы - Бронислава Вонсович

— Полы точно не вскрывали. Всё остальное перевернули, а полы не вскрывали. Может, просто уверены были, что тайник закрыт настроенными на меня плетениями?

Я сказала и задумалась. Так ли просто было вскрыть пол, показать Юрию артефакт и вновь сделать так, словно ничего не было? Нет, тайник непременно должен быть с лёгким открытием. Лиза, та, которая была до меня, явно не обладала способностью скрыть звуки и вряд ли могла оставить Юрия надолго. Нет, всё же с ним нужно переговорить, Николай прав.

— Так проверить можно, есть ли что под полом, — заметил домовой. — Хотя… Если тоненькую пластинку из того сплава, о котором я говорил, положить, помехи будут. Но сам артефакт так не скроешь, только в ящике.

Да, о том, что артефакт фонит тоже, я не подумала, настолько казалось это незначительным при размышлении о тайнике. Но ведь скрыли же его как-то? Вдруг металла аккурат хватило на один артефакт, и он сейчас сиротливо валяется под полом? При мысли о том, что столь ценная вещь лежит, никем не охраняемая, меня охватил настоящий ужас. Но если бы всё было так просто, неужели его уже не нашли бы?

Успокаивая себя такими мыслями, я отправилась на работу, где застала скандал в самом разгаре. Тимофеев вовсю распекал Соколова. Был он столь страшен, что я поздоровалась и отошла подальше, на случай если вдруг начнут разбрасывать плетения. Конечно, посторонним лицам доставаться не должно, но как мне показалось, на мой приход никто не обратил внимания.

— Это нарушение моих прав! — орал Соколов не хуже Тимофеева.

— Правила едины для всех! — заревел ему в ответ заведующий лабораторией. — Сколько ещё вы будете позорить нашу лабораторию?

— Весь позор лёг на университет, — гордо ответил Соколов и встал в позу, наверняка подсмотренную у какой-то античной статуи. — В конце концов, для работающих в университете оборотней могли бы сделать исключение.

— Никто для вас исключение делать не будет! — гаркнул Тимофеев. — Пора бы уже понять! Не младенец, чай! Хотя иногда как послушаю вас — и кажется, что взрослеть вам ещё долго.

— Лучше взрослеть, чем скатываться в старческое слабоумие!

Это Соколов сказал зря. Тимофеев побагровел и рявкнул: «Вон!» так, что алхимическая посуда задребезжала. Поскольку аспирант не поторопился убраться, его убрало за дверь каким-то хитрым плетением и дверь за ним тоже закрыло с особо противным треском. Потом заведующий перевёл налитые кровью глаза на меня.

— Теперь вы, Елизавета Дмитриевна! — рявкнул он. — Если вы надеетесь, что ради вас кто-то будет перекраивать университетские правила, то совершенно зря!

— Я никогда не просила к себе особого отношения, — ответила я, сильно опасаясь, что если меня так же вышвырнут за дверь, как незадачливого Соколова, то вернуться уже не получится. — Если я что-то нарушила, то не потому, что этого хотела, а по незнанию. Я сделала что-то не то?

— Вы — нет, — бросил успокаивающийся на глазах Тимофеевв, — а вот паршивец Соколов… Навязали его на мою голову…

— Он сделал что-то несовместимое с целительской этикой? — уточнила я.

— С правилами университета, которые однозначно запрещают оборотням проходить защиту во втором облике.

— То есть на территории университета обращаться нельзя? — заволновалась я, поскольку в этом случае о рекомендации Мефодия Всеславовича можно было забыть.

— На территории можно, и за территорией — тоже, а вот пересекать защиту университета — нельзя.

— Но почему? — удивилась я такому странному требованию.

— Потому что она выбивает из звериного облика в человеческий, чего до этого… не совсем разумного Соколова никак не может дойти, — почти спокойно ответил Тимофеев. — Он сваливается на проходной в голом виде и вопит о нарушении своих прав, а мне приходится приносить ему одежду, а потом позориться перед ректором.

А ведь была у меня мысль пройти рысью под отводом глаз. Как хорошо, что эта идея так и осталась нереализованной, а то бы на проходной развлеклись и за мой счёт.

— Вот уж точно могу пообещать не сваливаться на проходной в голом виде, Филипп Георгиевич, — выдохнула я.

— Так вы и не свалитесь, а застрянете, — пояснил Тимофеев. — Сваливаются только те, кто с крыльями. И ведь на проходной висит огромнейшее объявление, так нет: раз за разом пытается проскочить, говорит, что так будет намного быстрее. И раз за разом мне звонят и просят прийти на проходную с одеждой. Как же не повезло с аспирантом! И не выгнать — просили за него такие личности, коим я отказать не могу. Имейте в виду, Елизавета Дмитриевна, что за вас не просили. Точнее, не просили оставить.

Он столь выразительно посмотрел, что сомнений не осталось: бабушка уже в курсе моей работы, и та ей активно не нравится. А Тимофееву не нравится моя бабушка, что немного обнадёживало.

— Вы тоже выступаете против устоев государства? — неожиданно спросил он.

— Упаси боже, — замахала я руками. — Уверяю вас, Филипп Георгиевич, я совершенно законопослушная особа. Честно говоря, ваш аспирант меня несколько пугает. Что касается моих проблем с Фаиной Алексеевной, то они возникли на почве принципиальных разногласий, которые невозможно было разрешить иным способом. Мы слишком разным видим моё будущее.

— И каким его видите вы? — заинтересовался Тимофеев.

— Я буду целителем, — уверенно ответила я. — Не знаю, насколько хорошим, но приложу все силы, чтобы стать одной из лучших. Поэтому мне хотелось бы, чтобы моя работа здесь была не просто механическим выполнением заданий. И да, я хотела посмотреть работы дедушки, но шкаф оказался заперт.

— Вы не читали их ранее?

— К сожалению, дома не было его книг, — огорчённо ответила я.

— Вы всё равно там ничего бы не поняли, — усмехнулся Тимофеев. — Ваших знаний не хватило бы, чтобы разобраться.

— Я взяла в библиотеке основы целительства. Собираюсь взять ещё анатомический атлас, потому что он необходим. Рано или поздно, но я разберусь.

— Похвальное рвение, — согласился Тимофеев. — Что ж, я подумаю, Елизавета Дмитриевна, что вам можно предложить в качестве научной работы.

— О… — растерялась я. — Спасибо большое.

— Не благодарите, — отмахнулся он. — У нас все занимаются делом. Значит, и вы должны. Он подошёл к книжному шкафу, сделал короткий пасс, достал «Введение в целительскую артефакторику» за авторством Седых и протянул мне. — Чтобы вы не считали, что у меня нет веских оснований не давать вам серьёзную литературу, попробуйте почитать.

Принимала тяжеленный том я с неожиданным благоговением, хотя совершенно не знала того, кто считался моим дедушкой. Почему-то показалось важным не опозорить его фамилию. Впрочем, кто знает, не отвернулся бы он от меня, поскольку внутри тела теперь другая душа?

— Можете сидеть вон за тем столом, — важно кивнул Тимофеев. — И в нём же хранить свои вещи, которые вы захотите сюда принести.