Надсада - Николай Зарубин

— Но когда-нибудь все равно сюда придут и будут добывать…

— Будут — с этим не поспоришь. Тока мы, Беловы то есть, к тому руку не приложим. Кровь беловска взбунтует. Убиенные завопиют. И ты, Владимир Степанович Белов, помни о том заклятье. Передав седни тайну тебе, я как бы облегчился от нее. Теперь это и твоя тайна. А ты уж — гляди…

* * *

В ожидаемое время на выселки приехали «еологи». Приехали той же командой, что были до этого. Поздоровавшись с хозяином, выгрузили рюкзаки, ящики с тушенкой и сгущенкой, ружья, палатку, спальные мешки. Видно было, что готовились основательно.

Как мог и на сколько мог, улыбался им Данила, что-то спрашивал, и ему отвечали. Тут же суетился дед Воробей, которого представил как большого знатока здешних мест.

— Тайгу точно знаю, — подскакивал Воробей. — Вот о золотишке — не слыхивал…

— Вас, уважаемый, золотишко-то вряд ли интересовало, вот и не слыхивали, — оглядывая старика, отозвался смуглолицый.

— Так-так, — подскакивал Воробей. — Так-так…

— Позвольте, мы разгрузимся, а там и поговорим. Вы, наверное, один из коренных поселковых жителей?

— Коренник я, эт верно. А мешать не буду. Коли мешаю, дак я и вовсе могу возвернуться в Ануфриево, потому как в жизни никому не мешал. Афанасьич вот подтвердит.

— Вы мне Ивана Евсеича не обижайте, — решил вмешаться Данила. — Он был таким охотником, каких по всей Сибири не найдешь. Вот повернется и действительно уйдет к себе в поселок, и кто от того выиграт? Мне одному будет сложновато за всем углядеть. Так что будьте добры…

— Да мы к Ивану Евсеевичу со всем почтением. Замотались с командировкой. Не отпускало ведь начальство. Не верят, что здесь можно что-то найти…

Данила подождал, с усмешкой глядя в лицо смуглолицего, закончил о своем:

— И давайте сразу договоримся. Хозяин здесь — я. Я вас поведу, потому и слушать тока меня. Иначе и я брошу эту затею — сильно нада нам с Евсеичем по тайге таскаться. Други дела есть.

«Так вас, та-ак… Знайте свое место, геологи ср…е», — додумывал, направляясь в дом.

Перед дверью обернулся: смуглолицый что-то втолковывал товарищу, тот стоял понурив голову, внимательно слушал.

«Та-ак вас…»

И у Данилы было все готово к походу. Намеренно не стал приглашать перекусить, сославшись на ограниченное время — надо, мол, успеть засветло добраться до зимовья. В данном случае стратегия старшего Белова заключалась в простом: весь поход он решил построить на изморе пришлых, дабы те не смогли ориентироваться привычными способами, какими пользуется в тайге бывалый человек. Ведь он и в самом деле не знал, насколько опасны эти люди и чего от них ожидать в дальнейшем.

Старика Евсеича послал раньше, объяснив это тем, что Воробей к их приходу должен был подготовить зимовье, развести костер, согреть воды.

— Вы вить люди городские, другие вам требуются и условия, — заметил не без иронии. — Путь к тому ж предстоит не из легких, да и на завтрашний день ничего хорошего не обещаю.

— Но вы-то ходите и — ничего?

— Мы — привычные.

И предупредил:

— Выступам через полчаса.

Данила шел привычным шагом таежного человека — неторопливо и в то же время нигде не задерживаясь. За спиной — вещмешок, в котором самое необходимое, да винтовочный обрез с патронами. Одностволку припрятал у ручья, когда ходили с племянником. Двустволку отдал Воробью. Весь харч давно был в зимовье.

Приезжие тащили несколько облегченные рюкзаки — лишнее Данила приказал оставить на выселках, объяснив это тем, что в зимовье еды на всех хватит.

Шли густыми сосновыми борами, шли через осинник, переходили через ручьи, поднимались в гору, спускались вниз. Наконец пришлые не выдержали, запросили отдыха.

Чуть перевели дух, Данила встал, посмотрел в сторону склоняющегося к западу солнца, коротко бросил:

— Некада рассиживаться, нада торопиться.

По сути дела он кружил, избегая узнаваемых мест, чтобы пришлые ничего не заподозрили. А солнце склонялось все ниже и ниже. Подкатили сумерки, а там не замедлила себя ждать и темень.

— Ну вот и дождались ночи, — сказал, ни к кому не обращаясь и не сбавляя шага, Белов. — Придется теперь идти сторожко.

И еще кружили часа два.

В зимовье уткнулись часам к двенадцати ночи. У потухшего костерка сидел, покачиваясь, дед Евсеич, на тагане висел котелок. Увидел подошедших, вскочил, запрыгал:

— Чай, плутанули по тайге-то? Чтой-то долгонько вас не было…

— По темноте много не находишь. Того и гляди ноги переломаш, — пробурчал Данила, про себя довольный результатами начавшегося похода.

— Так-так… Правду сказывать, Афанасьич. Счас костерок подшуруем, чайку подогрем и попьем. А то давно простыл.

— Чаю выпьем, однако рассиживаться не будем — завтра рано вставать.

Разгораясь, языки пламени выхватили из темноты запаленные лица золотоискателей. У обоих, как понимал Данила, сил хватило только на то, чтобы сбросить рюкзаки.

«Вот и ладно», — отметилось в мозгу.

Утро следующего дня началось с такого же перехода, как и в день предыдущий. Воробья Данила выслал вперед: свою задачу дед знал, детали они обговорили заранее.

Большую часть содержимого рюкзаков Иннокентия и Петро, как их стал называть Белов, оставили в зимовье.

Золотоискателей Данила задумал потаскать по пустым ручьям и, когда те будут окончательно измотаны, возможно, привести на Безымянный. Там-то и пусть дадут волю страстям.

В подобном положении ничего нельзя было предугадать заранее, тревожил и виденный им накануне сон. Будто приступил к его постели кто-то и будто бы говорит: «Ты, Данилка, уж большой стал. Во-он как вырос — в дверь согнувшись входишь. А до верха еще далеко. Ты выпрями спину-то, выпрями. И ступай прямо. Неча горбиться-то. Не ушибешься…» И — пропал, только вроде туман пошел по избе. Потом туман стал разъясняться и в дверь будто бы заглянуло солнце — ярко так осветило избу, что все ее уголки заиграли.

«К добру ли, нет ли?» — раздумывал Данила. По смыслу вроде бы к добру, но вить он сам-то от чужих людей ниче доброго не ожидает?

Данила не был суеверным, но, собираясь в тайгу, всегда придавал значение мелочам и бывшим в ходу среди охотников приметам. Никогда в канун охоты не смазывал ствол ружья или карабина, например, — как говорили бывалые промысловики, дробь ли, картечь ли масло «живит», и убойная сила выстрела понижается. Никогда не шел на берлогу, будучи неуверенным в своей удаче. Никогда не возвращался, даже если отошел от дома каких-нибудь с десяток метров, а чтобы чего-то не забыть, готовился к тайге задолго до срока.

Что до мелочей, то на протяжении всего путика — так промысловики называют путь охотника от базового зимовья до конечной точки участка, при небольших избушках у него имелось все, что нужно для пропитания, для лечения, для отдыха, для продолжения промысла. Избушки те хоть и были небольшенькими, но теплыми и уютными. Печки заправлены дровами — только чиркни спичку, и тепло тебе обеспечено. Подобная предусмотрительность не раз выручала Данилу, когда его, обессилевшего, промокшего от пота и снега, продрогшего до стука зубов, принимала очередная избушка, где он, под гудение печурки, быстро приходил в себя и начинал заниматься делом.