Гонка по кругу - Евгений Шкиль

Кухулин молча кивнул и вместе с Ленорой сел на топчан рядом с Феликсом. Последние годы он всегда был уверен в себе. Редкие сомнения не могли пошатнуть его веру в правильность пути. Он шел в Москву, в сердце некогда великой страны.

Учитель говорил, что – в каждой столице живет потаенная сила, которая поддерживает власть и равновесие на закрепленных за ней территориях. Кухулин, хоть и был тогда двенадцатилетним пацаненком, понимал, что слова Учителя – лишь аллегория. Но когда все в момент изменилось, когда молниеносная война низвергла в хаос планету, в голове Кухулина засела навязчивая идея, что, возможно, в столицах в самом деле живет нечто, способное восстановить порядок на землях, раздираемых насилием. Кто знает – вдруг именно Москва станет центром возрождения, местом, откуда начнет распространяться новая сила, более светлая и справедливая, чем та, что была до катастрофы.

Наверное, так думать простительно подростку, но не взрослому мужчине. Пожалуй, Кухулин никогда не отважился бы десять лет назад покинуть безопасный специнтернатовский бункер, если бы не уничтожил всех своих собратьев по эксперименту. Тогда, сжигая мосты, он и подался на запад, решился идти в Москву. И ни один мутант не смел его тронуть, и радиация ему была не страшна. Лишь только люди не подчинялись его воле, и только с людьми приходилось конфликтовать.

Когда долго идешь к цели, пускай на первый взгляд совершенно невероятной и даже абсурдной, начинаешь искренне верить в то, что это не зря. Пройдя большую часть пути, невозможно признать все свои труды напрасными. И порой чем ближе окончание стези, тем неуверенней себя чувствуешь. Уже на подступах к столице Кухулин лишился своей невероятной внутренней силы, с помощью которой мог подчинить любую живую тварь. И поневоле начинал задаваться вопросом: «Ну вот дойду я, и что дальше? Дальше-то что?..»

– Дальше… покорись… и покори…

Кухулин, непроизвольно напрягшись, осмотрелся. Он стоял на широкой площади, и кругом царила ночь. Чуть поодаль Кухулин увидел стену и распахнутые настежь ворота, закрытые матовой завесой из незнакомого материала, сквозь который проникал пурпурный свет.

– Покорись… и покори… – вновь раздался леденящий шепот; завеса на воротах подергивалась в такт тихому голосу.

Кухулин не чувствовал страха, но откуда-то из глубины души поднималась жуткая муть, и сопротивляться ее наступлению было практически невозможно. Он стоял застывшим истуканом, не в силах двинуться.

– Хочешь… увидеть? – прошептало Нечто.

Кухулин попробовал ответить, но из горла вырвался лишь натужный хрип. Тогда он кивнул, и этот кивок стоил ему невероятных усилий.

– Не надо… так… помогу… – сказало Нечто.

Кухулин был обездвижен, на него давил тяжелый, гнетущий ужас. Этот обволакивающий темный страх не принадлежал Кухулину, но пытался проникнуть внутрь, стать его частью, пытался заставить поверить, что он и есть Кухулин.

– Не противься… – послышался шепот, – будет легко… не противься… будет хорошо…

«Врешь! – подумал Кухулин и удивился, как легко текут мысли. – Хочешь ослепить меня! Тьмой ослепить!»

– Впусти… – шепот ледяной желеобразной массой вползал в уши, давил на перепонки, грозил пробить их и с немилосердным напором ударить в мозг. – Впусти… впусти… впусти… или умри…

Кухулин чувствовал, что теряет силы, что больше не может сопротивляться чему-то беспощадному, прячущемуся за освещенной пурпуром завесой.

– Впусти… впусти… впусти… или умри…

Кухулин попытался шагнуть навстречу завесе… но нет, он не мог пошевелить даже мизинцем, не то что двинуть ногой. Он понимал, что не волен в своих поступках и способен лишь осуществить выбор, который дало ему Нечто. И тогда Кухулин напряг остатки сил и закричал:

– Умру! Я умру! Слышишь, я умру!!!

Тьма взревела в ответ, завеса на воротах затрепетала, будто на ураганном ветру, а свет стал нестерпимым, ярко-красным. А затем…

Кухулин почувствовал, как кто-то ударил его по щеке, потом еще раз – по другой. И вдруг вместо стены с кроваво-красной завесой всплыло лицо незнакомого мужчины. Светловолосого, темноглазого, плохо выбритого…

– Ох, и спишь же ты, майн фройнд, – сказало лицо. – Не добудишься, пришлось пару лещей отвесить.

Тут Кухулин вспомнил, что находится в гостиничной клетушке, а перед ним – компаньон по Играм Феликс Фольгер. Следом он почувствовал, как кто-то судорожно сжимает его левую руку. Кухулин повернул голову и увидел перепуганные глаза Леноры.

– Милый, – шептали ее губы, – милый Кух…

– Все в порядке, львенок, – Кухулин накрыл руку девушки свободной ладонью, – просто дурной сон.

– Скоро жеребьевка, – сказал Феликс, – пора идти.

Возле лесенки, ведущей на платформу, компаньонам преградили дорогу трое грозного вида мужчин. Один из них был русобородым, двое других, чернявые, смахивали на кавказцев. Кухулин не считал их опасными: оружие, как огнестрельное, так и холодное, у них должны были забрать пограничники. Да и расправиться с этими боевыми ребятками, пожалуй, не составляло труда тому, кто сильней обычного человека почти в два раза. В драку лезть не было никакого смысла: Кухулин уже понял, что хулиганство в Ганзе пресекается быстро.

– А! – злобно прохрипел русобородый. – Фольгер, решил поучаствовать? Что, ушла от тебя твоя шалава? Не смог взять? Новую завел? – русобородый покосился на Ленору. – Сколько стоит с ней покувыркаться? Ты ведь водишься только со шлюхами.

Кухулин медленно поднял руку и, коснувшись плеча жены, легонько сжал его, тем самым как бы говоря: «Не злись, они провоцируют. Специально».

– Безымянка, это снова ты, – Фольгер улыбнулся. – Решил бесславно погибнуть на Играх? Ты знаешь, что хамить добрым людям вредно для здоровья? Вплоть до летального исхода.

– Что поделать, не мы такие, жизнь такая! А вообще меня зовут Лом! Ты понял, Лом! Я еще вырежу свое имя на твоей груди! – русобородый вновь перевел взгляд с Феликса на Ленору. – Так сколько стоит эта малолетняя потаскушка? Фольгер, сколько?

Не переставая улыбаться, Феликс поднял вверх три пальца.

– Что? – русобородый переглянулся с ухмыляющимися подельниками. – Всего три масленка. Так давай мы прямо сейчас десяток дадим. Пустим по кругу, да еще патрончик в виде чаевых оставим.

– Нет, – Фольгер замотал головой, – с тебя три зуба. За дерзость.

И в следующий миг, мгновенно приблизившись, нанес прямой удар в челюсть. Лом, отступив на два шага, неуклюже осел. Один из его подельников кинулся к Фольгеру, замахнувшись кулаком и метя в висок, но наткнулся на блок, тут же получил под дых и, протяжно выдохнув, согнулся. Третий бандит, пересекшись взглядом с Кухулином, так и не решился влезть в разборку.

– Всем стоять, не двигаться! – раздался гневный окрик.

Кухулин повернул голову. С платформы через прицел автомата на дерущихся смотрел крепкий ганзеец. Волосы у него топорщились ежиком, словно шерсть у ощетинившегося цепного пса.