Лучшее время нашей жизни - Мишель Смарт

– Я не спрашивал вашего разрешения.

Даже если она и хотела продолжить спорить, что-то во взгляде мужчины предсказало ей всю бессмысленность подобных попыток. Глубоко вздохнув, она встала и вышла из палаты, оставив родственников наедине.

«Наверняка отправилась доложить доктору», – устало подумал Ник.

Оставшись наедине с отцом, Ник поставил стул как можно ближе к койке больного. Устроившись так, чтобы не задеть ничего из жизненно важного оборудования, он аккуратно приподнял кислородную маску.

– Николас?..

Когда отец назвал его по имени, сын увидел, что теперь у отца двигалась лишь правая часть лица.

– Это я, папа. Я здесь. – Он аккуратно взял старческую ладонь.

Мужчина судорожно вздохнул:

– Твоя жена? Она приехала?

– Роуз? – Ник поборол желание сжать кулаки при звуке ее имени, но отец был слишком слаб. – Нет, ее здесь нет.

Неужели он прочитал упрек в глазах отца, в которых явственно читалась тень болезни?

Затем он вспомнил. Когда они виделись с отцом в последний раз, несколько месяцев назад, Ник пообещал отцу привезти с собой Роуз. В один из моментов отец даже признался – он очень хотел бы познакомиться с женой своего сына. В свое время Николас счел разумным не сообщать отцу о том, что его брак был лишь формальностью. Он был убежден – его отец не одобрил бы подобного.

Майкл сделал над собой еще одно усилие:

– У тебя есть… ее фотография?..

– Ты хочешь увидеть фото моей жены? – Отец смог лишь еле заметно кивнуть. – Я сейчас поищу в бумажнике.

Однако Николас знал – он делает это лишь для отвлечения внимания. Зачем бы ему хранить у себя фотографию Роуз? Но сказать так отцу сейчас было бы слишком жестоко. Вновь надев кислородную маску на отца, Ник достал из кармана бумажник и принялся неторопливо перебирать его содержимое. Его пальцы наткнулись на краешек небольшой фотографии, которую он не рассматривал уже более десяти лет. Негнущимися пальцами Николас вытащил из бумажника старую фотографию матери. Цвета были блеклыми, но ничто не могло уменьшить красоту светлых волос и улыбки.

– Папа, мне так жаль, – негромко проговорил Ник, – но у меня с собой нет фотографии Роуз. – Глаза его отца были прикованы к небольшой фотокарточке, что Ник держал в руках. – Это мама, – объяснил он, повернув для наглядности фото, и поднес его ближе к глазам отца.

Казалось, отец молчал целую вечность. Николас уже было хотел убрать фото обратно в бумажник, когда заметил – из глаз отца текут слезы.

– Папа?

Затуманенные слезами глаза вернулись к нему, но словно не увидели его. Отец пытался что-то сказать, и Ник снова приподнял маску.

– Элеонора… – Ее имя прозвучало как долгий вздох. – Моя Элеонора…

Николас больше не был уверен в том, что делает. Грудь сдавила тоска. Он держал фото матери в нескольких сантиметрах от лица Майкла. Казалось, лицо старика озарилось внутренним светом. Вот Майкл глубоко вздохнул. Николаса начали душить слезы, а сердце учащенно застучало, подскочив куда-то к горлу, – так его тронуло, как его состарившийся отец смотрел на крошечную фотографию тридцатипятилетней давности.

Только тогда, когда взгляд отца вновь стал туманным, Ник позволил себе снова дышать. Где-то в глубине души Ник уже знал – им осталось недолго. Время ускользало стремительно и неслышно. Отец больше не мог держаться. Оставив фотографию на подушке рядом с головой отца, Ник подался вперед и впервые в жизни поцеловал его в лоб. Его захлестнули незнакомые запахи.

– Папа, я люблю тебя.

Майкл больше не мог говорить, его губы силились что-то сказать, но с них не слетало ни звука.

Ник приложил палец к лицу отца:

– Все хорошо, я знаю, ты тоже любишь меня. И знаю – всегда любил.

В угасающем взгляде отца теперь было столько любви и нежности, но появилось и что-то новое – покой? Николас знал это, чувствовал всем своим существом. Он подумал о Роуз. Его прекрасной Роуз. Женщина, познавшая столько горя и лишений, все же нашла в себе силы открыться ему. Именно та женщина, которая смогла распахнуть двери в его сердце, впустив туда свежесть нового дня. Именно ее лицо было тем, какое он хотел видеть перед собой, когда придет его последний час.

Глаза Майкла теперь стали слепы. Они больше никогда не увидят, как наступает новый день…

Но даже теперь Николас все еще продолжал держать фото матери перед его лицом, слегка поглаживая кончиками пальцев остывающий лоб отца, испещренный морщинами.

Роуз перечитала сообщение, полученное этим утром: «Вернусь в Лондон завтра вечером. Буду признателен, если встретишь меня дома. Нам нужно поговорить. Ник».

Назначенное время пришло – и вот она перед въездными воротами. Негнущимися пальцами Роуз вводит код безопасности. Собственное тело перестало слушаться ее. Это будет их первая встреча с того времени, которое они проводили вместе. И первая встреча после похорон его отца.

Ника не было более десяти дней – ему пришлось заниматься похоронами в одиночестве, одному же улаживать все возникавшие в связи с этим вопросы. Единственный более-менее личный разговор состоялся между ними вскоре после смерти отца. Ник позвонил ей следующим утром и поблагодарил за все. Его голос был таким изможденным, что весь гнев Роуз испарился. Скажем так, большая его часть. Было трудно сохранять хладнокровие, когда она помнила опустошение в его глазах, – когда Ник узнал об ударе отца.

Этого было достаточно для того, чтобы не впасть в отчаяние. Роуз было тяжело сдержать слезы, когда она узнала, что Майкла Барнса не стало. Повесив трубку, она без сил опустилась на ковер в гостиной и плакала за них обоих. Ее потрясла сила собственного желания тотчас же отправиться в аэропорт и вылететь к Николасу первым же рейсом.

Она хотела быть с ним. День похорон был самым тяжелым – чувствовать на расстоянии боль, которую испытывал Николас, было невыносимо. Ей нужно было быть с ним в этот день.

К счастью, была сделка с Кингом. В конце концов, это было именно то, чего от нее хотел Николас. В конце концов сделка была заключена без каких-либо проволочек. Шестью днями позже Роуз вернулась в Лондон, чтобы временно исполнять обязанности Ника в управлении. С тех самых пор все их общение сводилось к обсуждению исключительно деловых вопросов. Но сегодня она была убеждена – между ними состоится совершенно другой разговор. Они наверняка станут обсуждать развод.

Проехав сквозь высокие кованые ворота, Роуз припарковалась перед домом. И прежде чем она успела взойти на ступеньки, дверь открылась.

– Роуз, здравствуй!

– Ник! – Ее сердце принялось биться с удвоенной силой. – Привет.

На нее нахлынула волна воспоминаний о его коже, нагретой солнцем, соленой коже… Было так необычно снова видеть Ника в безупречной белой рубашке и брюках. Его одежда служила ярким контрастом утомленному лицу, покрасневшим глазам, с темными кругами под ними. Казалось, он не спал месяцы. Его волосы были в небывалом беспорядке, и именно это почему-то успокоило Роуз.