Комично, как все химично! Почему не стоит бояться фтора в зубной пасте, тефлона на сковороде, и думать о том, что телефон на зарядке взорвется - Нгуэн-Ким Май Тхи

Одному из создателей литий-ионной батарейки, Джону Гуденафу[24], современные модели кажутся недостаточно хорошими (кстати, его фамилия по-английски пишется Goodenough и переводится как «достаточно хорошо»), и он работает над еще более надежным вариантом, отличительным свойством которого должен стать твердый стеклообразный электролит. Но не беспокойтесь, мы не должны бояться и ждать, когда на рынке появятся батарейки следующего поколения. Во взрывоопасной модели «Самсунга» был производственный дефект, который, надо надеяться, в ближайшем будущем не повторится. Однако, если представить себе, как взрывается огромная батарея «Теслы», мало не покажется…

И все же высокая температура – это не очень хорошо, в частности потому, что химические реакции при высоких температурах могут происходить быстрее. Следовательно, от перегрева мобильник быстрее разряжается. А общий срок службы аккумулятора мобильника или лэптопа можно продлить, если держать его в прохладе. Кроме того, хорошо всегда иметь с собой зарядный кабель, поскольку литий-ионные батарейки живут дольше, если их как можно чаще держать в значительно заряженном состоянии. С каждой разрядкой батарейки со временем происходят потери в емкости, и аккумуляторы теряют в мощности. А если вы в пути и батарейка почти села, лучше выключите мобильный, вместо того чтобы дать ему разрядиться.

Потому-то я сейчас и выключила свой телефон, но это было не очень умно: он снова мне понадобился.

– Я на месте, – написала я Кристине.

– С бокового, – ответила она.

Обычно Кристина пускает меня в институт с бокового входа, поскольку меня держит под прицелом некто господин Лэссиг. Он занимает должность уполномоченного по вопросам безопасности, то есть отвечает за безопасность лаборатории, и его фамилия – это не его кредо[25]. Сегодня он точно проводит меня строгим взглядом, потому что на мне короткие брюки и сандалии. Нет, он не один из тех неприятных типов, что подкатывают к молодым женщинам в вагонах-бистро, – из соображений безопасности в лаборатории можно ходить только в закрытой обуви и длинных брюках. И, естественно, я ни к чему в лаборатории не могу прикасаться, пусть даже и дипломированный химик. Это дозволено только сотрудникам института, прошедшим соответствующий инструктаж у господина Лэссига.

Поскольку Кристина работает и по выходным, иногда я могу использовать ее лабораторию в корыстных целях – как съемочную площадку. Там можно, например, посыпать на пол жидкого азота и пройтись лунной походкой в тумане, получается прекрасный съемочный материал. (В закрытой обуви и длинных брюках, конечно же.) К счастью, YouTube господин Лэссиг не смотрит.

Я проскальзываю через боковой вход незамеченной и, как обычно, направляюсь в офис Кристины. Но вдруг она дергает меня за рукав и говорит:

– Нет, там Дино.

Вместо офиса Кристина тащит меня в кафетерий. Как и большинство помещений института, он представляет собой современную коробку из стекла. Выглядит модерново, но чувствуешь себя там под постоянным наблюдением. Возможно, именно поэтому в кафетерии сейчас пусто, никто ведь не хочет быть застуканным в ничегонеделании. Но Кристина может позволить себе выпить в стеклянной коробке чашку кофе: здесь знают, как много она работает.

В огромные лаборатории тоже можно заглянуть со всех сторон. Когда здесь коллеги из прессы, они наверняка радуются количеству стеклянных перегородок – их можно изрисовать формулами, и получится хороший фотоснимок. Сотрудники, должно быть, чувствуют себя под постоянным наблюдением. Всякий раз, когда я здесь бываю и вижу белые халаты за стеклом, у меня возникает ассоциация с лабораторными крысами. Директор института, профессор, доктор наук и почетный доктор Карл Кауссен, известный под кличкой Король К., очень гордится этими стеклянными перегородками. В прошлом году мне выпала возможность вместе с несколькими коллегами из университетской и местной прессы попасть на эксклюзивную экскурсию по «инновационному пространству».

– А сколько здесь дневного света, ведь замечательно, не правда ли? Знаете ли, дневной свет стимулирует выброс гормона счастья серотонина. Потому-то наши сотрудники всегда в хорошем настроении! – говорил Король К., ведя нас по наполненным светом лабораториям.

Докторанты в знак согласия усердно кивали и бодро улыбались, тогда-то они впервые и напомнили мне лабораторных крыс. Король К. – мужчина харизматичный, но от Кристины я узнала, что за подобающим для общения с прессой фасадом скрывается подлинный тиран. Поэтому за улыбающимися лицами я заприметила явный страх. Само присутствие Короля К. вызывает у докторантов реакцию «бей или беги» (главным образом «бей»).

Что касается гормона счастья серотонина и хорошего настроения, тут все не так просто. Серотонин – это нейросоединение и гормон, и, как большинство гормонов, эта молекула вызывает в организме разные эффекты, которые, в свою очередь, связаны с целым спектром сложных цепочек химических реакций. Здесь я подчеркну это еще раз. Не хочу, чтобы при чтении этой книги у вас возникло впечатление, будто воздействие какого-то гормона можно ограничить каким-то простым действием, например, навесив ярлык: мелатонин – это гормон сна, а кортизол – гормон стресса. Наряду с прочими функциями серотонин влияет на наше настроение, поэтому уже десятки лет его недостаточное количество соотносят с депрессиями.

Вполне естественно, что причины психических заболеваний ищут, в частности, в нейрохирургии. В психологии бытует такое убеждение: «Everything psychological is simultaneously biological» – «В психологии все биологично». (А я дерзко заявляю: а в биологии все одновременно химия… к сожалению, это не означает, что мы можем детально отследить всю химию нашего организма.) Нейроны, то есть нервные клетки мозга, обмениваются сообщениями, посылая молекулы туда-обратно. Нервные клетки связаны посредством контактных, называемых синапсами. Однако на самом деле физически они не контактируют, между ними есть крошечный зазор – так называемая синоптическая щель. Через эту щель молекулы нейротрансмиттеров[26] перелетают от одной нервной клетки к другой и там паркуются к так называемым рецепторам. Рецепторы действительно можно представить себе как автопарковку, причем с зарезервированными местами, к которым могут пристыковаться только определенные молекулы. Пристыковка к рецептору влечет за собой либо активацию, либо торможение соответствующего сигнала.