Музыкальный инстинкт. Почему мы любим музыку - Филип Болл

Рис. 3.25 Гармонические ряды с одинаковыми ступенями можно наложить друг на друга при транспонировании: они все «поднимаются на одинаковую высоту», но начинаются с разных нот. Это означает, что мелодия на одной лестнице подходит для любой другой лестницы при наложении (а). Отсутствие понимания «местоположения» музыки можно сравнить с ощущениями пианиста, когда ему предложили сыграть композицию на фортепиано с гомогенной клавиатурой, где черные клавиши расположены через каждые две белые клавиши. В отличие от равномерных ступеней, неравномерные шаги повышения звука диатонической шкалы говорят о том, что гаммы в разных тональностях не совпадают при наложении (б). В данном случае мелодия, которая подходит к одной лестнице, не подойдет к большинству других лестниц, что позволяет быстро сделать вывод (или хотя бы предположить), в какой тональности мелодия была написана.

В отличие от описанного варианта, лестницы с неравномерными ступенями не совпадают при наложении во время транспонирования: там, где в оригинальной тональности была маленькая ступень, в новой тональности на ее месте может быть большая (Рис. 3.25б). В результате мы можем довольно быстро разобраться, какая тоника у мелодии: тональность определяется по небольшому фрагменту.

Например, если вы слышите фрагмент мелодии из трех нот ми, фа, соль (первая и третья «Falling down» из песни «London Bridge is Falling Down»), то вы, вероятно, сможете подсознательно определить, что композиция написана в тональности до мажор. Почему? Потому что вы услышали ступени высоты звука полутон-тон. Где они располагаются в диатонической гамме? Мы полагаем, что фрагмент совпадает либо со ступенями 3, 4, 5, либо с 7, 1’, 2’. Первая помещает тонику, 1, на два целых тона ниже первой ноты последовательности, то есть на до. Последняя указывает на тонику фа, но бы с большей вероятностью выберем до, потому что фрагмент начинается и оканчивается нотами, которые важнее, а значит и «стабильнее» в тональности до – третья и пятая – чем в тональности фа.[20]

Конечно, наша догадка может быть неверна. Фрагмент может, например, быть в минорной гамме и в этом случае восходить к ре минор или, при ином подборе минорной гаммы, к ля минор. Или отрывок может быть из произведения, написанного в других тональностях с модифицированными (повышенными и пониженными на полтона) версиями нот, – нет причин полагать, что композитор не может заставить этот фрагмент «сработать» в тональности соль мажор или фа-диез минор. Но такие варианты встречаются редко (позже я подробнее объясню, что имею в виду под словом «редко»). Поэтому при наличии всего трех нот у нас есть неплохие шансы отыскать правильный тональный центр. На самом деле мы можем даже больше, но по определенным причинам я вернусь к этой теме позже.

Младенцы от шести до девяти месяцев от роду сильнее привязываются к звукорядам с неравномерными ступенями, чем с равномерными. Наверное, к этому времени они уже способны определять, какому звукоряду отдавать предпочтение (вам, возможно, интересно, откуда столько известно о «музыкальных» вкусах новорожденных детей: существуют хорошо отработанные техники для определения подобных нюансов. Например, наблюдение за тем, как младенец поворачивается к источнику звука и звуковых последовательностей или отворачивается от него). Утверждают, что повышенная чувствительность детей к звукорядам с неравномерными ступенями (по сравнению с равномерными ступенями) сохраняется, даже когда эти звукоряды относятся к недавно изобретенным, а не к классическим диатоническим гаммам. Если это правда, то нам есть над чем задуматься: было бы поразительно, если бы человеческий мозг обладал врожденной способностью искать тональные центры в серии звуков разной высоты и таким образом обладал бы чувствительностью к любым механизмам, которые помогают достичь этой цели. Хотя лично я не вижу никаких причин полагать, что это правда. Ни одна теория об адаптивной функции музыки не говорит о такой способности. Возможно, ребенок может распознавать сходство с теми музыкальными звукорядами, которые за шесть месяцев жизни уже успел услышать много раз. Но пока это наблюдение просто сбивает с толку.

Вполне логичным может быть вопрос, почему вообще так важно знать, обладаем ли мы тональной привязкой – скажем, чутьем тональности – при прослушивании музыки. Если сказать, что никому не нравится чувствовать себя потерянным, то вы можете ответить, что многим людям нравится теряться в музыке. Почему мы просто не можем расслабиться и позволить музыке делать свою работу? Ответ на этот вопрос станет ключом к пониманию всей последующей части книги. Музыка не может делать свою работу, если мы действительно теряемся. Восприятие музыки – это активная деятельность, и неважно, насколько праздны мы в момент прослушивания. Если бы не это, мы бы не смогли слышать музыку вовсе. Часть этой активной деятельности, возможно, даже большая часть, требует некоторой степени понимания сути работы музыки и ее законов. Если вы сразу возразите: «Но я вообще ничего не знаю о законах музыки!», то я скажу так: при всем уважении, вы ошибаетесь. Вы знаете очень многое.

Звукоряды из пяти или семи нот – самые популярные. Первые называются пентатоника, и в качестве примера такого звукоряда можно рассмотреть китайский звукоряд, где соотношение высоты звука между ступенями соответствует интервалам между пятью черными клавишами на фортепиано.[21]

Их распространение, возможно, обусловлено тем, что они позволяют сравнительно простые способы взаимопреобразования звукорядов с разными тониками (то есть модулировать тональность). Оказывается, только звукоряды с пятью или семью нотами в октаве могут преобразовываться за счет изменения одной ноты. Вспомните, что именно так работает цикл квинта в диатонической системе: каждая гамма в цикле может быть получена из предыдущей при изменении одной ноты на полутон. До переходит в соль за счет поднятия фа на полутон или в фа за счет понижения си. В данном случае легко можно пронаблюдать отношения между оригинальной и модулированной гаммой.

Теоретик музыки Джеральд Бальзано доказал, что звукоряд из семи нот, отобранных из двенадцати, как в диатонической гамме, обладает несколькими другими важными качествами, которыми другие методы деления октавы не могут похвастаться. Например, транспонирование никогда не проходит с полным совмещением: вы можете разработать определенный звукоряд, сохранив при этом размеры всех интервалов, начиная с каждой из двенадцати нот. Если мы рассмотрим все возможные пары нот, то сможем получить все возможные интервалы (малая секунда, большая секунда, малая терция и так далее) вверх по октаве, а число интервалов одного типа никогда не будет точно таким, как число интервалов другого типа. То есть можно говорить о максимальном количестве вариантов типов интервалов. Бальзано подчеркивает, что это не имеет ничего общего с действительным звучанием нот: таково лишь математическое свойство любого звукоряда семь-из-двенадцати. Далее он начал подозревать, что, может быть, именно эти характеристики, а не настройка самих нот, настолько «важны с точки зрения восприятия», что позволили диатоническим гаммам закрепиться на Западе.